Смерть в белом галстуке - [23]

— Сейчас спущусь, — ответил Аллейн.

Он спускался, обеспокоенный тем, что еще одно дело может обернуться еще большими неприятностями, и надеялся, что сумеет перебросить его на кого-нибудь другого. Его мозг бился над загадкой шантажа. Банчи Госпел не сказал бы, что он заполучил этого человека, если бы, черт возьми, он не был в нем уверен. Парень с пряниками и элем. Димитрий. М-да… возможности у него имеются, но какие доказательства есть у Банчи? И где черт носит этого Банчи? В приемном холле Аллейна дожидался сержант в униформе.

— Подозрительное дело, мистер Аллейн. Джентльмен мертв, и это без дураков. По мне, так у него наверняка был или сердечный приступ, или что-то такое, но таксист настаивает, что это убийство, и не желает ничего говорить, пока не увидит вас. Даже не захотел мне дверцу открыть. Но я все-таки открыл, чтобы удостовериться. Приложил ко рту зеркало, послушал сердце. Ничего! Да и старый таксист ни на шаг от него. Ну и характер!

— Где таксист?

— Во дворе, сэр. Я сказал ему, чтобы заехал внутрь. Они вышли во двор.

— Сыро как, — заметил сержант и кашлянул. Внизу, рядом с рекой густо навис туман, и его клочья казались прямо-таки дождевыми, они окутывали людей и на их лицах превращались в блестящие холодные капли. Трупная бледность разлилась в утреннем полумраке, и смутные контуры крыш и труб ожидали рассвета. Из речной дали донесся пароходный гудок. В воздухе пахло сыростью и чем-то гнилым.

Какая-то неопределенная, всеохватывающая тоска завладела Аллейном. Впечатление такое, что он был и бесчувственным, и сверхчувствительным одновременно. Казалось, самая его душа постепенно вытягивается из тела и отделяется от него, так что он видел себя как бы посторонним взглядом. Ощущение это было знакомым, и он уже научился воспринимать его как предвестие зла. «Я должен возвратиться!» — запротестовал его разум, и мысленно он уже возвратился. Он находился во дворе. Под ногами заскрипели камешки. В тумане расплывчато чернел таксомотор, и около двери, точно страж, недвижно стоял закутанный в пальто шофер.

— Холодно, — произнес сержант.

— Предрассветное время, — пояснил Аллейн. Шофер такси даже не шелохнулся, хотя они надвигались прямо на него.

— Хэлло, — сказал Аллейн. — Что произошло?

— Доброе утро, мистер! — У него был обыкновенный хриплый голос. Таким голосом говорят извозчики в пьесах. — Вы из инспекторов будете?

— Да.

— С каким-нибудь копом я разговаривать не стану. Я себе цену знаю, ясно? Да и потом… этот маленький джентльмен был моим другом, ясно?

— Папаша, — сказал сержант, — это старший инспектор Аллейн.

— Ол райт, это другое дело! Мне же надо себя как-то оградить, разве нет? Здесь же труп, а не пассажир!

Неожиданно он выпростал руку в перчатке и рывком открыл дверцу машины.

— Я его не трогал, — продолжал он. — Не посветите?

Пригнувшись, Аллейн проник внутрь: там пахло кожей, сигарами и бензином. Пальцами он нащупал кнопку, и тусклый свет ударил в потолок такси.

Он так долго оставался недвижным и молчаливым, что сержант в конце концов не вытерпел и громко окликнул его:

— Мистер Аллейн?

Аллейн не ответил. Он был наедине со своим другом. Маленькие толстые руки были мягкими. Кончики башмаков были трогательно, точно у ребенка, повернуты внутрь. Он лежал в позе больного ребенка, безжизненно уронившего голову набок. Видно было голое пятнышко на макушке и тонкие вьющиеся волосы.

— Если вы заглянете с той стороны, — сказал шофер, — то увидите и лицо. Мертв, это точно. Убит!

— Я могу увидеть его лицо, — повторил Аллейн. Он еще сильнее нагнулся и минуту-две оставался неподвижным. Затем подался назад, вытянул руку, как если бы хотел закрыть веки над застывшими глазами. Пальцы дрожали, и он сказал: — Больше я не должен его касаться.

Он убрал руку и вылез из такси. Сержант с беспокойством посмотрел ему в лицо.

— Мертв, — отметил таксист. — Верно ведь?

— …твою! — с неожиданной яростью выругался Аллейн. — Я что, без тебя не вижу, что он…

Он оборвал сам себя и сделал три или четыре неуверенных шага прочь от них. Провел рукой по лицу и в полном замешательстве долго смотрел на собственные пальцы.

— Подождите, подождите секунду… Ладно? — сказал он. Те оба ждали, тревожно переглядываясь.

— Простите, — произнес наконец Аллейн. — Еще минуту.

— Может, мне позвать еще кого-нибудь, сэр? — спросил сержант. — Он ведь вам был другом?

— Да, — отвечал Аллейн. — Он мой друг.

Он повернулся к шоферу и жестко схватил его за руку.

— Ну-ка подойди сюда, — сказал он и поставил шофера перед машиной. — Зажгите фары, — приказал он сержанту.

Сержант залез в такси, и в ту же секунду шофер сощурился в потоке белого света.

— А теперь, — сказал Аллейн, — почему вы так уверены, что он убит?

— Да будь я проклят, мистер! — воскликнул шофер. — Да что ж, я собственными глазами не видел, как этот хмырь сел вместе с ним ко мне в машину, а потом? Что ж, я своими глазами не видел, как этот же хмырь вышел у дома, где живет его светлость, одетый в плащ его светлости, и как он мне крикнул, таким же высоким голосом, какой у его светлости: «Куинс-Гейт, Джоббере-роу, шестьдесят три!»? И разве не я вез всю дорогу труп, даже не зная этого? Вот еще! Вы говорите, что его светлость был вашим другом. Так вот — моим тоже. Это подлое убийство — вот что! И я хочу посмотреть, как этот мистер Умник, что меня облапошил и прикончил маленького джентльмена, лучшего, кого я когда-либо видел, как он будет болтаться на виселице за это. Вот так.