Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! - [22]

«Это может навести, – подумал Эплби, – на массу самых неожиданных выводов». Однако в данный момент ему вовсе не казалось, что этот факт вынесет расследование за пределы колледжа Святого Антония.

– Рецидивов не последовало, – тем временем продолжал декан. – Все это давным-давно, как говорится, поросло травой и, казалось, было забыто, пока Хэвеленд и Поунолл столь намеренно не вытащили это воспоминание на свет божий. Вы поймете, что дело обстояло именно так, когда я скажу вам, что Хэвеленда считали весьма вероятным преемником Амплби. И это несмотря на то, что, как вам известно, он отличается бескомпромиссностью суждений касательно некоторых социальных проблем. В свое время «выходку» Хэвеленда рассматривали как последствия «окопного синдрома» во время войны, а так он в высшей мере уравновешенный человек.

Тут Эплби мысленно вернулся к самому первому впечатлению, которое на него произвел Хэвеленд. Он вел себя ровно, да. Но не являлось ли это спокойствие результатом некоего постоянного внутреннего сдерживания? В душе декана явно что-то «кипело», а если так, то подобное «кипение» подразумевало хроническую латентную психическую нестабильность.

Прошло всего несколько минут после окончания собрания в профессорской, и остальные члены Ученого совета, выдержав предписанную ритуалом паузу, стали собираться, чтобы выпить кофе. Оставшись без начальства, они нынче вечером лишились компенсации в виде дополнительного общения с графинами портвейна. Вся компания разбилась на небольшие группы, и Эплби вскоре всецело завладел профессор Кёртис. Казалось, что ему выпала привилегия полностью выслушать любопытную легенду о костях из Клаттау. Однако у ученого мужа на уме было нечто иное.

– Могу ли я спросить вас, сударь мой, – начал он мягким, вкрадчивым голосом, – интересовались ли вы когда-нибудь беллетристикой о вашей профессии?

Эплби подумал, что Кёртису следовало задать этот вопрос Додду. Тем не менее он ответил, что отчасти сведущ в этой области.

– Тогда, – продолжал Кёртис, дружелюбно мигая поверх чуть сдвинутых на нос очков в тонкой металлической оправе, – вы, возможно, знакомы с опусами Готта? Надеюсь, я не разглашу никакой тайны, сказав вам, что Пентрейт – это его псевдоним, знаете ли. Полагаю, его рассказы весьма известны читающей публике?

Эплби согласился с этим и с интересом огляделся, ища глазами знаменитого литератора. Но Готт, будучи проктором, отбыл на ежевечерний «обход» города.

– Это довольно любопытный литературный жанр, – продолжал Кёртис, – и должен вам признаться, что, боюсь, я к нему весьма равнодушен. Склонны ли вы полагать, что кто-либо превзошел Уилки Коллинза? Или По? Не то чтобы По, как мне кажется, фигура малозначительная, однако заметьте, что он стал столь известен у нас благодаря французам! Нынешнее поколение, полагаю, уже давно миновало символистов? Но если взять «Украденное письмо»… Вам не кажется, что там все немного… как говорится, накручено?

Эплби согласился, что и ему тоже все кажется именно так. Кёртис пришел в восторг.

– Рад слышать, что мое, так сказать, дилетантское мнение подтверждает профессионал. Да, думаю, что я бы и сам обнаружил письмо, причем почти сразу. Однако интересно, была ли это задумка самого По? Я ничуть бы не удивился, узнав, что в ее основе лежит нечто такое, что старо как мир. Как вы считаете? В Стране Басков существует любопытное поверье… Однако, с вашего позволения, я расскажу его в другой раз. Почему я вспомнил По? Только оттого, что хотел сказать, что все эти кости, о которых столько разговоров, вполне возможно, не являются ни средством навести на кого-то подозрения, ни свидетельством некоего психического расстройства. Я не подразумеваю психическое расстройство в строгом смысле. Они могут быть (как бы лучше сформулировать?) воплощением понятия совершенно нормального субъекта о черном юморе… Вам знакомы офорты Гойи? В цикле… Боже мой, как же он называется? Барочо, цикл военных офортов Гойи…

Профессор Кёртис поспешил к испанцу и оставил своего собеседника одного.

Оглядевшись, Эплби заметил, что оказался рядом с тремя профессорами, о которых он пока еще ничего не знал: с Лэмбриком, Кэмпбеллом и Чалмерс-Патоном. Особый интерес у него вызывал Лэмбрик, женатый член Ученого совета и владелец ключа от злополучных калиток. А Кэмпбелл показался ему вроде бы знакомым. Чувствуя, что может пополнить свои впечатления, прежде чем проанализирует их в спокойной обстановке, Эплби подошел к этой группе и вскоре сидел в кресле, курил и беседовал с ними. В любом другом случае это являлось бы вопиющим нарушением этикета. Однако в колледже Святого Антония существовали свои правила, согласно которым «пришельцы» из внешнего мира интересовали его обитателей довольно мало. Они считали само собой разумеющимся относиться к прибывшему для расследования убийства офицеру полиции так же, как к архитектору, приглашенному для проектирования здания столовой, или к члену Академии художеств, рисующему акварели очаровательных внутренних двориков. Подобный настрой мог существенно ускорить расследование, и Эплби не счел себя обиженным.