Смерть титана. В.И. Ленин - [17]

Сам Ленин и все его соратники знали, как отстаивать и защищать завоеванное. Они справились с гражданской войной. Перед ними были примеры Великой Французской революции. А революция на то и революция, что ее противоречия подчас решаются смертью. В это время царила высшая целесообразность с наганом сотрудника ВЧК.

Значительно сложнее оказалось с вопросом, как жить дальше. Ни Маркс, ни другие классики социализма не оставили никаких рецептов по строительству. Когда большевики ввязались в эту драку, у их лидера тоже не было никакой концепции новой жизни и строительства социализма. Вот у Плеханова все известно:

«Социалистический строй предполагает, по крайней мере, два непременных условия: 1) высокую степень развития производительных сил (так называемой техники); 2) весьма высокий уровень сознательности в трудящемся населении страны».

Исходя из этого, Плеханов и считал, что «толковать об организации социалистического общества в нынешней России значит вдаваться в несомненную и притом крайне вредную утопию».

Он, Ленин, думал по-другому. Власть, используемая в интересах народа, может очень многое для народа сделать. Власти Ленин всегда придавал огромное значение, считая ее невероятно сильным инструментом преобразования действительности. Но огромный дом не строят без чертежа.

Больше всего Ленина волновал сам человек, этот самый строитель нового мира.

Медицинские книги подсказали, что признаки его болезни не очень укладываются в готовые формулы науки. Он требовал, чтобы ему еще приносили книги, и ему приносили. Ленин был весьма современный больной: он пытался хотя бы проконтролировать действие врача. Правда, иногда рациональный ход мыслей изменял ему, и тогда он соглашался на какое-нибудь бессмысленное лекарство, вроде препаратов мышьяка.

Но, может быть, у выдающихся людей все необычно — и жизнь, и болезнь? Она тоже течет такими же непредсказуемыми и невероятными для обычных смертных зигзагами?

Собственно, первые признаки болезни появились в середине 1921 года. С ним уже несколько раз это было: кружится голова, мутнеет сознание, на мгновение он оказывался в темноте — короткий обморок. Обморок для человека всегда похож на смерть и возвращение из небытия.

Головные боли и бессонница — это его старые знакомые. Врачи считали, что они — результат переутомления, огромных нагрузок и чрезмерных волнений. Это понятно — ему было отчего волноваться. Но сам он трезво, по крайней мере отчетливее, чем его лекари, расценивал эти обмороки как первый звонок.

Он заметно рефлектировал и именно тогда сказал одному из своих лечащих врачей: «Каждый революционер, достигший 50 лет, должен быть готовым выйти за фланг: продолжать работать по-прежнему он уже не может; не только вести какое-нибудь дело за двоих, но и работать за себя одного, отвечать за свое дело ему становится не под силу. Вот эта-то потеря трудоспособности, потеря роковая, подошла незаметно ко мне — я совсем стал не работник».

Он боялся, что тревожные признаки болезни грозят ему сумасшествием. И это понятно: высокий интеллект всегда трагичен и предвосхищает несчастья.

7 декабря 1921 года он написал записку членам Политбюро: «Уезжаю сегодня. Несмотря на увеличение мною порции отдыха за последние дни, бессонница чертовски усилилась. Боюсь, не смогу докладывать ни на партконференции, ни на Съезде Советов».

Для всех это было неожиданностью: Ленин казался крепышом, а его здоровье виделось одним из несокрушимых устоев революции. Сам он привык следить и за своим здоровьем, и за здоровьем своих соратников. Это общественное, народное достояние. Всегда советовал лечиться только у лучших врачей. Когда в 1913 году Крупской потребовалась операция в связи с базедовой болезнью, Ленин добился, чтобы ее оперировал знаменитый швейцарский хирург, профессор Бернского университета Теодор Кохер. Именно Кохер, и никто другой. Ленин очень хорошо представлял себе, как физическое недомогание негативно действует на интеллектуальные возможности.

В собственной болезни его отчаянно беспокоило одно обстоятельство. По этому поводу он часто цитировал слова старого эмигранта, жизнь которого однажды пересеклась с его собственной: «Старики вымрут, а молодые сдадут». Его волновало Дело! Иногда он откровенничал публично: «Многие ли из нас знают, что такое Европа, что такое мировое рабочее движение? Пока мы с нашей революцией одни, международный опыт нашей партийной верхушки ничем не заменим».

Здесь стоит обратить внимание на то, что он еще надеялся на мировое рабочее движение, и поэтому поднимал проблему преемственности опыта. Следует отметить и словосочетание «партийная верхушка». Партийная верхушка, руководившая государством, последнее время его очень беспокоила. Он подолгу перебирал в памяти имена, анализировал характеры, теоретические возможности, административный и организаторский опыт людей верхнего партийного эшелона.

Они, товарищи, все как один говорили ему: не следует браться за все, надо отдать второстепенные вещи исполнителям, больше доверять младшим управленцам, надо экономить силы. Но почему же он тогда, по-прежнему никому не доверяя, пытается контролировать события и дела на всех уровнях?