Смерть считать недействительной - [28]
Партизаны Бати задержали Нюру тогда, когда она перегоняла на новое место двух отцовских коров. Они спросили ее, кто она и чьи коровы. Девочка бесстрашно ответила:
— Игнатова я.
— Какая Игнатова? Старосты Павла дочка?
— Да. Его.
— А ты знаешь, что раз ты такой сволочи дочь, то мы у тебя коров заберем?
— Не заберете! Мой папаня никого вас не боится. Только троньте, я ему все расскажу!
Ну что с ней было делать! И отпускать нельзя: ее встретили около самой базы; а с собой брать?.. Куда?
Но все-таки забрали. Доставили в штаб, и Батя распорядился держать ее при штабе. Только вот кем — это было непонятно.
Она целыми днями — я видел это, когда попал к Бате, — чистила картошку (в штабе варилось на десятки людей), отстирывала бинты, делала еще что-то по хозяйству. Вместе с тем часовой, стоявший у ворот, имел наказ: никуда со двора Нюру не выпускать.
Ходила она по-деревенски: в лаптях, онучах, юбчонке из домотканой материи. Но при всем этом — в роскошной, плотного шелка, ослепительно-белой кофточке. Мне рассказали историю и этой кофточки. Один партизан, по своей гражданской профессии портной, увидел, как прохудилась у Нюры последняя кофтенка, и из трофейного парашютного шелка сшил ей на руках новую. Он вообще очень привязался к девочке: его собственных двоих детей уничтожили каратели. Да и Нюра постепенно начала платить ему тем же. И ко всем остальным партизанам стала относиться доверчивей — не то что в первые дни, когда озиралась на всех, как волчонок.
Но вот (это произошло уже после моего отъезда от Бати, я знаю все дальнейшее только с чужих слов) Батины ребята все-таки изловили Павла Игнатова и привели его в штаб. Бати в это время в штабе не оказалось, и тогда до его приезда связанного Нюриного отца заперли в сарае.
А Нюре кто-то сдуру брякнул:
— Нюра, а Нюра! Папанька-то твой — каюк, накрылся! Знаешь, он где? В сарае, последнюю ночь сидит. Вернется Батя, и шабаш ему!
Нюра ничего не ответила. Как каменная сделалась. Только вечером, когда уже смерклось, пробралась в сарай, развязала отца и сказала ему:
— Беги, папаня! А то конец тебе будет!
Игнатов вооружился дрючком и выполз наружу. До лесу от сарая расстояние было метров тридцать, не больше. Он мог — свободно! — доползти тишком или добежать. Но лютой злобы был зверюга! Как увидел, что часовой от него всего в двух шагах и спиною (а надо же! — как раз на посту стоял тот самый партизан, что сшил Нюре блузку!), размахнулся дрючком и с одного удара — насмерть человека!
Нюра только успела крикнуть:
— Папаня, да что ж вы делаете! — и кинулась к нему со всех ног.
Но он ее отшвырнул, и — к лесу.
Однако не успел. Люди услыхали Нюрин крик, подняли стрельбу. Чья-то пуля настигла его, наповал уложила. Тут кинулись к Нюре. Но и она мертвая лежит: отец отшвырнул ее, а она, бедняжка, угодила затылком прямо на угол сруба…
Утром приехал Батя. Ему доложили все это и спросили:
— Где кого хоронить, Батя?
Потому что хоронили тогда в Батином штабе кого где. Партизан, геройской смертью погибших, на площади посреди села, ну а предателей или гитлеровцев — тем камень на шею, и в болото. А где Нюру?
Батя приказал: убитого партизана — на площади и с салютом, Игнатова Павла — в болото, а Нюре выкопать могилу под березкой в палисаднике и написать:
«Игнатова Нюра, одиннадцати лет, жертва Великой Отечественной войны».
Партизаны так и написали, но еще от себя добавили:
«Спи с миром, дочка!»
Потому что не желали отдать Нюру ее предателю-отцу даже и после смерти…
1942–1963
Идет война народная
Есть у меня старая-старая любительская фотография. Снимал я сам в 1942 году. Сделан снимок в тылу врага, у партизан смоленского Бати. Батя был человек замечательный. Хоть бы книгу о нем кто написал! Однако до сих пор, насколько я знаю, о нем более или менее подробно писал (еще во время войны) только Ираклий Андроников, который побывал у него вместе со мной в феврале 1942 года. По заданию редакции фронтовой газеты «Вперед на врага» мы отправились к Бате через линию фронта. Результатом была совместная наша серия очерков о смоленских партизанах, а сверх того Андроников опубликовал также самостоятельный очерк о Бате — в журнале «Красная новь». Естественно, о многом ему пришлось в ту пору умалчивать. Между тем в Бате было интересно все без исключения. Руководитель партизанских отрядов на Украине и на Дальнем Востоке еще в гражданскую войну (он, к слову сказать, свободно владел английским и китайским языками), по специальности он был лесник. В мирное время работал в различных лесных организациях, оттого и знал леса Смоленщины. Когда понадобилось незаметно перевести через линию фронта кавалерию генерала Доватора в его ставший впоследствии знаменитым августовский рейд 1941 года по Смоленщине, Батя оказался незаменимым проводником для Доватора. Но, выполнив эту, первую часть поставленной перед ним задачи, он еще энергичней принялся за вторую: за сколачивание на Смоленщине партизанских отрядов, — он остался тут, чтобы возглавить их.
В феврале следующего года в Слободском и Демидовском районах Смоленской области существовала уже целая партизанская республика. Немцы не решались даже заглядывать в деревни, служившие Бате опорными пунктами. На всей территории «республики» партизаны восстановили колхозы и выборную Советскую власть. Приказания фашистских властей выполнялись только с разрешения Бати — а случалось, что кое-какие распоряжения немцев партизанам выполнять было выгодно. Например, немцы объявили, что каждый новорожденный непременно должен быть окрещен в церкви у попа. Батя санкционировал это их требование. (К сожалению, новорожденных в 1942 году было не так уж много.) «Крестные», заранее назначавшиеся партизанами, отправлялись в районный центр (отличный предлог!) за справками: где крестить и т. п. Наводя эти справки в комендатуре и других учреждениях, заодно высматривали линию фронта на картах, если удавалось; уточняли состав гитлеровского гарнизона, его вооружение и размещение; подступы и подходы к различным военным объектам и т. д.
