Смерть ростовщика - [15]

— Значит, стараясь продать тюбетейки подороже, вы заботились не о себе, а о своих женах? — спросил я, напоминая ему разговор с продавцом тюбетеек, свидетелем которого я случайно оказался. — Но соображения, которые вы только что высказали относительно лампового стекла, показывают, что вам нет дела до трат и доходов ваших жен и вы печетесь только о своей выгоде! Что же заставило вас прилагать столько стараний, чтобы продать подороже тюбетейки?

— И тогда я заботился только о своей выгоде, — хвастливо подтвердил Кори Ишкамба, разъяснив, что тюбетейки, которые шьют его жены, он скупает по оптовой цене. А потом он отдает эти тюбетейки знакомым торговцам, чтобы они продавали их по розничной цене. Разница, которая получается при этом, идет в его пользу.

— Таким образом, вы превратились в скупщика! — сказал юноша.

— Да, я сам становлюсь скупщиком, — ответил Кори Ишкамба, — но таким скупщиком, который не вкладывает в торговлю своих денег, не обременяет себя сидением в лавке и разговорами с покупателями. Я скупщик, но весь мой доход от торговли получаю без расходов и трудов.

Тем временем кто-то вынес из дома горящую лампу и поставил ее на нижнюю ступень. Кори Ишкамба спустился, взял лампу, снова поднялся по ступенькам и, войдя в комнату, поставил лампу на низенький столик. Подкрутив немного фитиль, он снял стекло. Вероятно, оно было очень раскаленным и обожгло ему руку: он принялся дуть на пальцы, приговаривая: «Ой, моя рученька!»

— Зачем же брать стекло голой рукой? Прихватили бы рукавом или платком, — сказал я.

— Хорошо еще, что я не прихватил рукавом или платком, — ответил он, все еще дуя на пальцы. — Руке хоть и больно, она заживет сама собой, ничего не случится. А вот если бы сгорел рукав или платок, я понес бы немалый убыток!

Немного успокоив боль, Кори Ишкамба приподнял край паласа, застилавшего пол, и, вытащив из циновки соломинку, поджег ее от пламени принесенной лампы, а потом перенес огонь на фитиль своей, надел на обе лампы стекла, лампу своих жен отнес на лестницу, а свою поставил на покрытый одеялом низенький столик — сандал, под которым было углубление для углей.

Лампа была маленькая, трехлинейная. При ее скудном свете мы смогли, однако, рассмотреть убранство комнаты. На полу лежала ветхая, во многих местах изъеденная молью кошма низшего сорта. Одеяло, закрывавшее сандал, действительно, как говорил Рахими-Канду Кори Ишкамба, было так грязно, что очень мало отличалось от потника из-под ослиного седла. Еще грязнее были тюфячки, расстеленные у столика. Они казались не чище, чем потник осла, спина которого сбита и покрылась гнойными ранами.

— Будьте любезны, садитесь! — пригласил нас Кори Ишкамба, так как мы, устрашенные видом этих тюфячков, все еще стояли посреди комнаты.

Мы сели, плотно подвернув под себя полы своих верхних халатов, опасаясь запачкаться об одеяло, тюфячки и палас этой «гостиной». Усевшись у сандала, мы протянули под него ноги, надеясь согреться, полагая, что там лежат горячие угли. Но появилось такое чувство, будто мы сунули ноги в ледник — так было под сандалом холодно. Пришлось нам снова подобрать ноги и поджать под себя.

— Вы, кажется, под свой сандал вместо огня положили куски льда — у меня так и обожгло ноги стужей! — сказал юноша хозяину дома.

—  Неужели пустяковый мороз так сильно действует на вас? — сказал Кори в ответ. — Я только теперь понял, как нежны ноги богатых сыночков.

— Ноги ученика-степняка, которые, как известно, не так уж нежны, тоже отказываются служить, — вмешался я. — В самую лютую зимнюю стужу, когда снег забивается в калоши путников, ноги верблюда и то не терпят холода. Выйдите да пройдитесь по заснеженным улицам, тогда почувствуете, как действует мороз на ноги!

— Я тоже только что с улицы, — ответил Кори Ишкамба, — И обошел не то что один-два квартала — полгорода, а ведь на ногах у меня нет ничего, кроме рваных сапожек да кожаных калош. А все-таки ноги мои не почувствовали холода. Что ж, значит, они крепче и терпеливее к холоду, чем ноги верблюда!

— Это означает, что кожа у вас толстая, как у слона! — сказал сын богача.

«Разве почувствует слон укол острия той палки, которой погоняют волов!» — припомнил я известную поговорку, а потом задал нашему хозяину вопрос:

— Позвольте, а зачем же вам понадобилось в эту пору бродить по заснеженным улицам?

— Зачем? Странный вопрос. Я был у своих знакомых, ужинал с ними, пил у них чай. Если бы я не назначил вам сегодня прийти, я зашел бы еще в несколько домов, где ужин готовится позже, и вернулся бы домой только к полуночи, но зато вполне насытившись.

— А ужинаете ли вы когда-нибудь в своем собственном доме?

— Никогда! Зачем мне зажигать огонь в очаге своего дома и тратить при этом деньги, которые достаются мне ценой огромного труда, если в домах друзей я всегда нахожу готовый плов и хлеб. Мудрецы сказали: «Что за прелесть чужой дом: нет ни хлопот с водой, ни забот о топливе»! — Подумав, Кори Ишкамба поправился: — Нет, я сказал вам не совсем верно. Дважды в год я все-таки ем дома.

— Ну, я этому не верю! — сказал мой приятель. — Никак не могу себе представить, чтобы вы потратили свои деньги на приготовление пищи.