Смерть призрака - [57]

Кэмпион сел на стул около откидного столика у окна. Он был так занят обдумыванием услышанного, что Оутс поглядел на него, как будто ожидая чего-то. Кэмпион пока не собирался откровенничать, но был явно доволен тем, что обыскивавшие не нашли ничего интересного, в том числе и отпечатков чужих пальцев.

— На телефоне были только отпечатки пальцев погибшей, — заметил инспектор. — Но ведь та особа, мисс Каннингхэм, твердила о телефонном звонке, слышанном ею тем вечером. И я просто интереса ради проверил, откуда звонили. Но это едва ли даст что-либо. Эти сведения о звонках так недостаточны. Кто ей мог звонить? Единственное, что удалось установить, что этот номер примерно в указанное время вызывали из переговорного пункта. Сперва были какие-то помехи, и связь не устанавливалась, поэтому пришлось позвать монтера. Он проконтролировал прохождение разговора, вот почему я и сумел это установить. Я повидал обеих телефонисток, но они не очень мне помогли. Единственное, что удалось узнать, это время вызова. Четыре тридцать одна. Это подтверждает показания мисс Каннингхэм, но не особенно продвигает нас вперед.

— Где находится переговорный пункт?

— На Клиффорд Стрит. Ну и что? Это вам о чем-то говорит?

Кэмпион сидел на своем стуле, глядя поверх его головы. Потом он снял очки.

— Послушайте, Станислас, — сказал он. — Лучше, если я все же скажу вам. Миссис Поттер убил Макс Фастиен.

Инспектор секунд двадцать не сводил с него глаз.

— Думаете? — спросил он наконец.

— Уверен в этом!

— У вас есть неоспоримые факты?

— Ни единого.

Оутс швырнул сигаретный окурок в пустой очаг.

— Так на кой черт мне ваше мнение? — взорвался он.

— Мне как-то спокойнее после того, как я его высказал, — ответил Кэмпион.

Инспектор закурил новую сигарету.

— Давайте выкладывайте все! — сказал он. — Это в основном умозрительные выводы, я полагаю?

Кэмпион встал на ноги и, нисколько не боясь того, что его могут упрекнуть в игре воображения, изложил обратившемуся в слух полицейскому все те маленькие детали и клочки подозрений, из которых складывалась его уверенность. Когда он кончил, Оутс уже с остервенением истязал собственные усы.

— Вы мне нравитесь, Кэмпион, — выговорил он наконец. — Вы уловили нерв проблемы. Я с вами внутренне согласен, но если я кому-нибудь все это предложу в качестве версии, то даже дураки побоятся принять ее. У вас нет вещественных доказательств вовсе.

— Я знаю.

— И практически ничего для обоснования подозрений. Мистер Кэмпион молча прошелся по комнате.

— Вот это меня и приводит в ярость, Оутс! И все же я прав! Разве вы не видите, что все так называемые факты выстроены таким образом, чтобы отвести от него подозрения?

— Я не знаю, чего еще вы от меня ждете, — сердито возразил инспектор. — Я, конечно, понимаю, куда вы гнете. Нет ничего обманчивее фактов. Вы это можете утверждать, Бог знает, и давая свидетельские показания перед присяжными! Однако давайте рассмотрим ваши соображения по поводу первого убийства. Я согласен с вами в том, что признание Макса Фастиена выглядит подозрительно нелепым для интеллигентного человека, вознамерившегося убедить следствие. Но факты, мой мальчик, факты! А как насчет его алиби в тот вечер, когда убили Дакра?

Кэмпион испытующе взглянул на своего друга.

— Меня удивляет одно, — сказал он. — Когда вы допрашивали донну Беатрис, вы не поинтересовались, о чем они беседовали, когда погас свет?

Оутс нахмурился.

— Я поинтересовался, и мои усилия были сторицей вознаграждены. Я выслушал некий нескончаемый анекдот о каком-то чокнутом в турецких банях, который принял мисс Беатрис за картину. Эта женщина ненормальна, Кэмпион!

— Это повествование было долгим? — поинтересовался Кэмпион.

— Очень долгим.

— А донна Беатрис не приняла ли вас за слушателя, который способен вставить хоть слово в ее монолог?

Инспектор покачал головой.

— Это нехорошо, Кэмпион, — сказал он. — Если вы пытаетесь меня уверить в том, что Фастиен улизнул от нее, как только погас свет, и оставил ее говорить в одиночестве, а затем вернулся, и она при этом ничего не заметила, то вы лишь тратите зря и свое время, и мое!

— Но почему?

— Да потому, что это невозможно. Подумайте сами. Вы стояли рядом со мной в темноте. Вы будете знать — я еще рядом или нет?

— Но как я могу это знать?

— Но, черт возьми, вы же слышите мое дыхание, мое перемещение, может быть, касание или, скажем, ворчание, если я пытаюсь вставить слово. И если я двинусь или даже уползу, вы все равно хоть что-то услышите. Конечно же, услышите!

Кэмпион кивнул.

— Я знаю, — неловко согласился он. — Я-то услышу. А она — нет! Я просто об этом забыл в тот день. Она же глуха, как яйцо, без того приспособления, которое обычно носит. Но в тот день в течение всего приема она была без этой штуковины! Вы понимаете, ведь она не слышала ничего, и было абсолютно темно!

Инспектор приподнялся.

— Она была без слухового аппарата? Но почему?

— Полагаю, что из кокетства.

— Ну ладно, будь я проклят! — Оутс откинулся назад на своем стуле и некоторое время угрюмо молчал. — И все же это не твердое доказательство, — сказал он наконец. — Ни одного факта, ничего я не смогу предоставить суду, даже если то дело снова начнут рассматривать! Как я уже когда-то говорил, то было импульсивное, спонтанное убийство, совершенное под влиянием момента. И оно нами досконально рассмотрено. Там была всего лишь случайность, зато во втором случае, благодарение Богу, все задумано заранее. Это дает нам шанс на удачу.