Смерть приходит в розовом - [18]

Я утвердительно кивнул.

— А клиент был всего один, — продолжала она интриговать. — Ну да Бог с ним, неудовольствия по поводу моей болтливости он уже не выскажет. Окунев Валерий Васильевич, председатель комитета по экологии, ныне покойный.

Названной фамилией она меня не ошеломила.

— Вы сказали, что с клиентов снимали мерки, — ухватился я за произнесенную в разговоре фразу, в надежде узнать точнее об окуневских любовницах, а вернее, об одной из четырех, доселе мне неизвестной.

Однако здесь меня ожидало разочарование.

— В случае с господином Окуневым все происходило иначе: он сам приносил нам размеры своих дам, — с сожалением произнесла почтенная матрона.

На этом наша встреча и завершилась.

11

О том, что страшное известие пошло гулять по улицам города, обрастая небылицами, я узнал от той, свидания с которой жаждал. Для меня было неожиданным, что Верочка позвонила сама и печальным плаксивым голосом сообщила о гибели Тамары. Мне оставалось лишь восклицать и сочувствовать. Однако сумел напроситься в гости, сославшись на то, что необходимо вместе обсудить сложившееся положение, и хотя я не говорил о чем-то конкретном, она без раздумий дала согласие.

Я не сразу помчался к одинокой даме, тем самым как бы убыстряя ход расследования, но нарушая его последовательность, а решил сначала побывать в комитете по экологии, дабы вызнать там кое-какие интересующие меня факты, а затем уже во всеоружии объявиться перед Верочкой.

Все сотрудники пребывали в трауре, ни смеха, ни говора, даже в коридоре стояла печальная тишина. Катя находилась на своем рабочем месте в приемной и промокала носовым платком слезки. Увидев меня, закрыла лицо руками и зашлась в беззвучном плаче. Я ждал, когда схлынет эта неуправляемая волна скорби, ибо слова успокоения в данной ситуации являлись бы тем маслом, что еще больше распаляет огонь безутешного горя.

Катя прерывисто всхлипнула и отняла руки от лица.

— Простите, я сейчас, — произнесла она неузнаваемо изменившимся голосом и, скорее по привычке, привела себя в порядок, не забыв взглянуть в зеркальце.

— Вы пришли что-то выяснить? — догадливо спросила она.

— Только между нами, — предупредил я.

Она согласно кивнула.

— Кто вчера донимал звонками Тамару?

— Не знаю, — Катя судорожно мотнула головой. — Она переключила телефон на себя.

— Как она выглядела?

— Очень расстроенной, — подтвердила Катя мое предположение. — Подумала, неприятности по службе. Тем более, она предупредила, что уезжает к председателю областной администрации, и больше не появлялась.

— А посетители утром у нее были?

— Нет, никто не заходил, — на лице секретарши обозначилась боль, она как-то умоляюще обратилась ко мне: — Что же это такое происходит? Что же это за напасть такая?

Объяснять ей, что первопричина «напасти» — грязные деньги, дающие их обладателям власть и вседозволенность, но в конце концов губящие их самих, не было никакого желания. Катя наверняка не сразу поняла бы меня, а дискуссия на эту тему не входила в мои планы. Поджимало время, ведь там, в следственном изоляторе, томилась Татья-на. И хотя моментами я по-прежнему проклинал ее, задыхаясь в очередном приступе ревности, все же Господь потихоньку просветлял мой помраченный ум, посылал в мое сердце великодушие и смирение, и я сознавал, что оставался единственной надеждой для своей супруги, обличенной в страшном грехе. А обвинение снимать с нее не собирались, и Маврик методично подшивал в дело новые протоколы допросов и свидетельства очевидцев, и оно толстело.

Верочка не выглядела чересчур печальной, хотя и старалась придать лицу соответствующее выражение. Да и длинный голубой халатик как-то не гармонировал с трауром души, если таковой присутствовал.

— Простите, что принимаю вас по-домашнему.

— Ничего страшного, это даже будет располагать к большей откровенности, — в свою очередь намекнул я на серьезность предстоящего разговора.

— Проходите, пожалуйста, — она сделала пригласительный жест рукой в сторону зала.

— Не задержу вас? — запоздало осведомился я. — Будний день, и вас, видимо, ждут на работе.

— Работа… — повторила она, и в ее тоне прозвучала настоящая горечь. — Я не работаю, так что можете располагать моим временем.

Выяснять, почему не работает и на какие средства живет, не стал. Нетактично, все-таки женщина.

На низеньком столике перед диваном стояли бутылка коньяка, две рюмочки, на тарелке — фрукты.

— Присаживайтесь и давайте помянем Тамару, — предложила Верочка.

Короткий ритуал поминовения происходил молча, и лишь когда донышки пустых рюмок соприкоснулись со столом, Верочка обеспокоенно спросила:

— Считаете, что эта череда убийств может затронуть еще кого-то?

— Не исключено, если творящий зло не будет изобличен или не будут устранены побуждающие совершать его это зло мотивы.

— Боже праведный! — воскликнула она и приложила руки к груди. — Спаси и сохрани нас.

В этот возвышенный момент я сообщил ей:

— Перед смертью Тамара звонила вам.

Пальчики Верочки дрогнули, сжались в кулачки, руки безвольно упали на колени. Она смотрела на меня изумленно, растерянно и недоверчиво. Казалось, дар речи к ней вернется нескоро, настолько ошеломляюще подействовали мои слова, но вот Верочка мотнула головой, словно отделывалась от наваждения, и вместо объяснения настороженно попотчевала меня вопросом: