Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [37]

К утру она приняла решение с кем-нибудь поделиться своим открытием. Уж слишком тяжко было хранить его в тайне. Дважды за ночь она приподнималась посмотреть, не стоит ли Нофрет возле ее кровати. Нет, в покоях никого не было.

Вынув ожерелье с львиными головами из шкатулки, Ренисенб укрыла его в складках своего одеяния. И едва успела это сделать, как в покой к ней ворвалась Хенет с горящими от радостного возбуждения глазами — она могла поведать свежую новость.

— Только представь, Ренисенб, — ну не ужас ли? — мальчишку, этого пастуха, знаешь, нашли нынче утром крепко спящим возле кукурузного поля, его трясли и кричали ему в ухо, но, видно, он никогда больше не Проснется. Словно напился макового настоя, — может, так и было — но если так, кто ему дал этого настоя? Из наших никто, я уверена. И вряд ли он отыскал его сам. Вчера еще следовало бы это предусмотреть. — Хенет схватилась за один из своих многочисленных амулетов. — Да защитит нас Амон от злых духов из Царства мертвых! Мальчишка рассказал нам, что видел. Признался, что видел ее. Значит, она вернулась и напоила его маковым настоем, чтобы его глаза закрылись навсегда. О, она очень могущественна, эта Нофрет! Она ведь, знаешь, побывала и в других странах. И там, наверное, обучилась колдовству. Нам грозит опасность, всем без исключения. Твой отец должен принести в жертву Амону несколько волов, целое стадо, если понадобится, — сейчас не время скупиться. Нам нужно искать защиты. Обратиться к твоей матери — вот что Имхотеп хочет сделать. Так посоветовал жрец Мерсу. Написать послание в Царство мертвых. Хори сейчас составляет его. Поначалу твой отец хотел взывать к Нофрет, просить ее, знаешь, вот так: «Превосходнейшая Нофрет, в чем моя вина пред тобою, что ты…», и так далее. Но верховный жрец Мерсу сказал, этим не отделаешься. Твоя мать Ашайет была из знатной семьи. Брат ее матери был правителем, а ее собственный брат главным виночерпием у великого визиря[50] в Фивах. Как только ей станет известно о наших бедах, она уж постарается сделать так, чтобы простой наложнице не было позволено губить ее детей. И тогда справедливость восторжествует. Вот Хори сейчас и составляет послание к ней.

«Надо разыскать Хори, — подумала Ренисенб, — и рассказать о найденном ожерелье со львами. Но если Хори составляет послание, да еще вместе со жрецами из храма Исиды, то поговорить с ним наедине вряд ли удастся. Пойти к отцу? Без толку», — покачала головой Ренисенб. Она уже давно утратила свою детскую веру во всемогущество отца. Теперь она знала: в минуту трудности он приходит в отчаяние и, вместо того чтобы проявить твердость и решительность, напускает на себя важный вид. Не будь Яхмос болен, она могла бы поговорить с ним, хотя и сомневалась в его способности дать мало-мальски разумный совет. Наверное, стал бы убеждать ее довести все до сведения Имхотепа.

А этого-то, все отчетливее сознавала Ренисенб, во что бы то ни стало следовало избежать. Первое, что сделал бы Имхотеп, — это оповестил о случившемся всех вокруг. А Ренисенб инстинктивно чувствовала необходимость сохранить свое открытие в тайне, хотя вряд ли сумела бы объяснить, по какой именно причине.

Нет, только Хори может дать ей правильный совет. Хори всегда знает, как поступить. Он заберет у нее ожерелье, а вместе с ожерельем исчезнут тревога и страх. Он посмотрит на нее своими добрыми печальными глазами, и у нее сразу станет легко на сердце…

На миг у Ренисенб родилось искушение довериться Кайт. Нет. Кайт ничем не поможет, она даже слушать как следует не умеет. Конечно, если увести ее подальше от детей… Нет, бесполезно, Кайт славная, но глупая.

«Остаются еще Камени и бабушка, — пришло на ум Ренисенб. — Камени?..» Было что-то заманчивое в том чтобы рассказать обо всем Камени. Она отчетливо представила себе его лицо, сначала оживленное и веселое, потом озабоченное… Ему станет тревожно за нее, а может, вовсе не за нее?

Откуда это закравшееся вдруг подозрение, что Нофрет и Камени были более близкими друзьями, нежели казалось с виду? Из-за того, что Камени помогал Нофрет поссорить Имхотепа с его семьей? Он клялся, что действовал вопреки собственной воле, но правда ли это? Дать слово ничего не стоит. Все, что Камени говорит, звучит искренне и правдиво. Его смех так заразителен, что хочется смеяться вместе с ним. Походка у него легкая, плечи смуглые и гладкие, и, когда он поворачивает голову, глядя на нее… Когда его глаза смотрят на нее… Ренисенб смутилась от собственных мыслей. Глаза Камени не были похожи на глаза Хори, печальные и добрые. Его взгляд настойчивый, зовущий. Эти размышления заставили Ренисенб покраснеть, в глазах ее появился блеск. Нет, решила она, она не расскажет Камени о том, что нашла ожерелье Нофрет. Она пойдет к Изе. Иза удивила ее вчера. Пусть старая, но соображает она куда лучше остальных членов семьи, да и в сметливости ей не откажешь.

«Она старая, но знает, как поступить», — подумала Ренисенб.

2

При первых же словах об ожерелье Иза быстро огляделась по сторонам, приложив палец к губам, и протянула руку. Ренисенб извлекла из складок своего одеяния ожерелье и отдала его Изе. Та мгновение разглядывала его своими тусклыми глазами, а потом сунула куда-то себе в одежды.