Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина - [194]

Мадам Элфридж, оторвавшись от дородной клиентки, подошла к Эдварду и вопросительно на него посмотрела.

Он взял себя в руки.

— Здесь ли… могу я поговорить… Здесь ли мисс Хардкасл?

Брови мадам Элфридж поползли вверх, но, заметив, что одежда Эдварда была от Савилроу[205], она изобразила улыбку, от которой ее злое лицо сделалось еще более неприятным.

Из кабинки снова раздался капризный голос:

— Осторожнее! Какая вы неловкая! Вы разорвали мне сеточку для волос.

— Очень сожалею, мадам, — послышался прерывистый голос Мидж.

— Как же вы бестолковы и неповоротливы! — Голос замер, а затем: — Нет уж, лучше я сама… Мой пояс, пожалуйста.

— Мизз Хардказзл через минуту озвободится, — произнесла мадам Элфридж, и улыбка ее стала хитрой и злобной.

Из кабинки вышла женщина с волосами песочного цвета и дурным настроением. Держа в руках множество свертков, она с гневным видом направилась к выходу. Мидж, в строгом черном платье, открыла ей дверь. Она выглядела бледной и несчастной.

— Я пришел пригласить вас на ленч, — без всяких предисловий сказал Эдвард.

Мидж бросила быстрый взгляд на часы.

— Я освобожусь не раньше, чем в четверть второго.

Часы показывали десять минут первого.

— Вы можете идти, если хотите, мизз Хардказзл, раз важ друг прижел за вами, — милостиво изрекла мадам.

— О, благодарю вас, мадам Элфридж. — Мидж повернулась к Эдварду: — Через минуту я буду готова, — и скрылась в глубине магазина.

Эдвард, вздрогнувший от язвительного тона, каким мадам Элфридж произнесла слово «друг», стоял, беспомощно ожидая Мидж. Мадам Элфридж только собралась сказать какую-то двусмысленность, как в магазин вошла пышная женщина с китайским мопсом. Деловой инстинкт мадам Элфридж немедленно увлек ее к новой клиентке. Мидж, уже в пальто, подошла к Эдварду, и он, взяв ее за локоть, поспешил увести.

— Господи! — воскликнул он. — И с этим вы должны мириться?! Я слышал эту мерзкую женщину, которая разговаривала с вами за занавеской. Как вы можете это терпеть, Мидж! Почему вы не швырнули ей в лицо это проклятое платье?

— Если бы я это сделала, то тут же лишилась работы.

— Неужели вам не хочется швырнуть чем-нибудь в подобных женщин?

Мидж глубоко вздохнула.

— Конечно, хочется. Особенно в конце недели во время летней распродажи, когда меня просто охватывает страх, что я не выдержу и в один прекрасный день вместо «Да, мадам», «Нет, мадам», «Я посмотрю, есть ли еще что-нибудь у нас, мадам»… я пошлю их всех к дьяволу.

— Мидж, дорогая малышка Мидж, вы не должны мириться со всем этим.

Мидж неуверенно засмеялась.

— Не расстраивайтесь так, Эдвард! Что это вдруг вы пришли сюда? Почему не позвонили?

— Мне хотелось взглянуть самому. Я беспокоился… — Он помолчал, а затем неожиданно вскипел: — Господи, Люси даже со своей судомойкой не разговаривает так, как эта женщина говорила с вами! Нет, это никуда не годится — терпеть подобную наглость. Боже мой, Мидж, я хотел бы увезти вас от всего этого в Эйнсвик. Взял бы такси и повез прямо на вокзал. Поезд в два пятнадцать.

Мидж остановилась, напускное безразличие мигом слетело с нее. Позади длинное утомительное утро с несносными покупательницами, грубые выходки мадам… С внезапной вспышкой гнева Мидж набросилась на Эдварда:

— Ну так почему бы вам этого не сделать? Вокруг полно такси!

Эдвард смотрел на нее, изумленный этим неожиданным порывом.

— Зачем вы пришли? Что вы такое говорите? Вы же ничего подобного не собираетесь делать! Думаете, вы утешили меня, напомнив, что среди этого повседневного ада есть на свете такое место, как Эйнсвик? Вы ждете от меня благодарности за то, что стоите здесь и лепечете о том, как бы вам хотелось увезти меня отсюда! Все это звучит очень мило, но на самом деле вы этого совсем не хотите. Или вы не знаете, что я продала бы душу ради того, чтобы вскочить в этот самый поезд и уехать в Эйнсвик? Мне невыносимо даже думать об Эйнсвике, понимаете? Вы хотите добра, Эдвард, но вы жестоки! Одни слова… только слова!

Они стояли друг против друга, на Шефтсбери-авеню, мешая спешащим на ленч прохожим. Но они видели только друг друга. Эдвард смотрел на Мидж так, словно его неожиданно разбудили после долгого сна.

— Хорошо, черт побери! — сказал он. — Вы поедете в Эйнсвик поездом в два пятнадцать!

Взмахнув тростью, он остановил проходившее мимо такси. И открыл дверцу. Мидж, слегка ошеломленная, забралась в машину.

— Вокзал Паддингтон[206],— сказал Эдвард водителю, усаживаясь рядом с Мидж.

Оба молчали. Губы Мидж были плотно сжаты, взгляд дерзкий и непокорный. Эдвард упорно смотрел перед собой. Когда они остановились у светофора на Оксфорд-стрит[207], Мидж сказала:

— Кажется, я заставила вас блефовать.

— Это не блеф, — коротко ответил Эдвард.

Такси рывком снова устремилось вперед. Только когда машина свернула на Кэмбридж Террас, Эдвард пришел в себя.

— Мы не успеем на два пятнадцать, — сказал он и постучал по стеклу водительской кабины: — Поехали к «Баркли»[208].

— Почему мы не успеем? — холодно спросила Мидж. — Сейчас еще только двадцать пять минут второго.

Эдвард улыбнулся.

— У вас нет с собой никаких вещей, малышка Мидж. Ни ночной рубашки, ни зубной щетки, ни обуви, удобной для прогулок. Как вы знаете, еще есть поезд в четыре пятнадцать. Сейчас мы за ленчем все обсудим.