Смерть постороннего - [39]

– Ты спать не хочешь? – спросил Виктор.

– Нет, – не отрывая взгляда от телевизора, ответила девочка. – А ты что, хочешь?

Виктор не ответил. Латиноамериканская слащавость героев сериала начинала его раздражать. Вникать в происходящее на экране ему не хотелось. Он обернулся, разыскивая взглядом Мишу, но в гостиной его не было. Виктор прошел в спальню и увидел пингвина там. Он стоял на своей подстилке за темнозеленым диваном. Стоял неподвижно, как скульптура. Виктор присел около него на корточки.

– Ну что ты? – спросил он, прикасаясь к его черному плечику.

Миша посмотрел хозяину в глаза, потом опустил голову и уставился в пол.

Виктор задумался о Пидпалом. Вспомнил, как его брил. Вспомнил и просьбу старика, которую он обещал выполнить. Вспомнил и тут же словно оттолкнул от себя это воспоминание, хотя дрожь все равно пробежала по спине.

– Наверно, я сильно промерз сегодня на кладбище, – подумал Виктор вслед дрожи.

И снова вспомнил старика-пингвинолога, так легко и без позы ожидавшего скорой смерти. "У меня нет неоконченных дел…" – память вынесла на поверхность слова Пидпалого. Виктор мотнул головой, удивляясь этим словам. Пингвин испуганно отшатнулся, отошел на шажок и посмотрел на своего хозяина.

– У меня тоже нет неоконченных дел, – подумал Виктор и тут же виновато сам себе улыбнулся, почувствовав фальш собственной мысли.

Нет, у него были неоконченные дела, но даже если бы их и не было, вряд ли бы он так легко отнесся к приближающейся смерти. "Тяжелая жизнь лучше легкой смерти" – написал он когда-то в своей записной книжке и потом долго гордился этой фразой, произнося ее к месту и не к месту. Потом фраза как-то забылась и вот сейчас, много лет спустя, тоже вынырнула из памяти вслед за потрясшими Виктора словами старика. Два человека, два возраста, два отношения…

Миша, наблюдавший за задумавшимся хозяином, застывшим на корточках рядом с ним, подошел к Виктору и ткнулся холодным носом в его шею. Виктор вздрогнул. Холодная нежность пингвина отвлекла его от мыслей, пробудила. Он погладил своего питомца, вздохнул и поднялся на ноги. Подошел к окну.

В заоконной темноте горел кроссворд окон дома напротив. В нем было много слов.

Виктор смотрел на эти окна, на эти доказательства обыденности жизни. Было грустно, но тишина смягчала грусть, успокаивала ее. И спокойствие постепенно охватило Виктора. Странное и немного болезненное спокойствие, похожее на затишье перед грозой. Упершись ладонями в холодный подоконник, а ногами прислонившись к теплой батарее, он стоял и пережидал это спокойствие, ощущая его временность.

Через какое-то время Виктор услышал за спиной мягкое дыхание. Обернулся и в полумраке комнаты увидел Нину.

– Все готово, – прошептала она. – Соня уже спит, заснула перед телевизором…

Они прошли через гостиную, в которой тускло горел огонек стоявшего в углу торшера.

На кухне пахло чесноком и жаренной картошкой. Закрытая крышкой сковородка стояла на подставке посредине стола.

– Я там у тебя нашла водку… – осторожно произнесла Нина, показывая взглядом на навесной шкафчик. – Достать?

Виктор кивнул. Нина достала бутылку и две стопочки. Потом разложила по тарелкам жаренную картошку с мясом. Сама наполнила рюмки.

Виктор сел на свое место. Нина села напротив.

– Ну как похороны? – спросила она, взяв стопку в руку.

Виктор пожал плечами.

– Тихо, – сказал он. – Никого, кроме нас с Мишей…

– Ну, за упокой! – Нина приподняла стопку перед тем, как поднести ко рту.

Он тоже сделал глоток. Наколол вилкой кусочек мяса. Посмотрел на Нину – на ее щеках появился пьяный румянец, но он только придал ее круглому личику очаровательности.

Виктор вдруг подумал, что ничего о ней толком не знает: откуда она, кто? Ну да, племянница Сергея, но и про Сергея он знал немного, хотя легко с ним сдружился. Ему было достаточно знать о "происхождении" еврейской фамилии Сергея, чтобы почувствовать его. Эта история с фамилией сразу словно поставила Сергея на невидимый пьедестал, на тот уровень, когда восхищение человеком оказывается достаточным для того, чтобы полностью ему доверять.

Виктор сам наполнил стопки и первым поднял свою.

– Ты его хорошо знал? – спросила Нина.

Виктор сначала выпил.

– Кажется, хорошо… – ответил он.

– А кто он был?

– Ученый… работал в зоопарке…

Нина кивнула, но по ее лицу было видно, что ее интерес к покойному на этом закончился.

Они ели и пили. Пили, как и положено, без чоканья. Потом Нина положила грязные тарелки в раковину и поставила чайник.

Пока чайник закипал, она смотрела в окно. Смотрела, скривив губы, словно ощущала боль.

– Ты чего? – спросил Виктор.

– Терпеть не могу этот город… – сказала она. – Все эти толпы незнакомых людей… расстояния…

– Почему? – удивился Виктор.

Нина засунула руки в карманы джинсов. Пожала плечами.

– Мать моя – дура, бросила все, переехала сюда… А я бы никогда сюда не приехала! Лучше всего – это свой дом, садик, все свое…

Виктор вздохнул. Он родился в городе и каких-то особых чувств к деревне не питал.

Вскипел чайник.

Они снова сидели друг напротив друга. Тишина разделяла их. Каждый думал о своем.

Виктору захотелось спать. Он поднялся из-за стола, удивляясь тяжести своих ног.