Смерть под псевдонимом - [63]

Маурус рассказывал о том, что происходит на венгерской земле. Богатые крестьяне раздают скот родственникам, чтобы скрыть его от коммунистов. Монахи, снабженные мотоциклами, развозят по деревням слух о том, что скоро придут англичане и надо спрятать зерно. Но батрацкая молодежь почти поголовно вступает в Демократический союз. В северных имениях Пальффи — в тех, что уже заняты красными войсками, — батраки подали более тысячи заявлений с требованием наделить их землей, и даже местный врач, когда «наш человек» навестил его, сказал, не задумываясь: «Нет, я не пропаду с народом: раньше я лечил одного графа, а теперь у меня будут сотни пациентов».

Монах был злобен и суров. Крест с золотой цепью и аметистами на его груди сверкал, как разящее оружие. Ненависть его к коммунистам заставила Джорджа устыдиться своей минутной расслабленности, пережитой в костеле.

— На рассвете я буду снова в строю, отец Маурус. Благословите, иду на смерть! — сказал Пальффи Джордж.

И жестокий монах ничего не придумал, кроме звенящей латыни:

— De sanguine fuso violae nascuntur [5].

Расставшись с монахом. Пальффи Джордж не сразу вернулся в гостиницу. Ему нужно было остаться одному хоть на час. Он ушел в пыльные кустарники, в лиловых сумерках бродил по песку и не жалел воображения, чтобы представить себе план действия.

А еще через пять дней, подъезжая к Сегеду, предназначенному для очередной операции, Пальффи Джордж впервые зверски разругался с Гансом Крафтом. Сидя в машине позади, Джордж видел, как по шоссе втягиваются в город автомобильные колонны и пеший сброд армейских тылов. Смеркалось, когда они въезжали в город. И над притихшими улицами и садами пыльное небо подкрашивалось зловещими отблесками — это на Тиссе горел танкер с бензином; над мутной водой колыхалось летучее пламя.

Оперативная машина с командой эсэсовцев-исполнителей дожидалась на окраине, в расположении саперов, которые поспешно готовили к взрыву огромные склады.

Ганс Крафт предъявил документы и потребовал от обер-лейтенанта, чтобы тот завтра в первой половине дня послал одного из местных обывателей, а именно отставного капитана речного флота Этвёша Дюлу, на Тиссу за свежей рыбой. В бронированном бункере на песчаном пляже немного позже состоялась беседа Ганса Крафта с Пальффи Джорджем — беседа, которая с такой парадоксальностью обнаружила твердость духа сентиментального немца из Баната, слепо державшегося за фантастические замыслы фюрера, и жалкое ренегатство международного разведчика, желавшего сменить хозяина.

— У меня есть свой разумный план! — дерзко говорил Пальффи Джордж. — Я знаю отцовский химический завод под Печем, где припрятано двадцать ящиков необработанного морфия. Дайте мне документы на имя греческого негоцианта, запросите вагон-ледник. Мы вывезем все это в Триест. И я спасу вас и себя, да, себя и вас, черт вас возьми! Если на вашей спине не сидит дьявол!

Таких разговоров Ганс Крафт еще не слышал. Он молча глядел на Джорджа застывшими глазами и самозабвенно барабанил пальцами по передним зубам. И две стеариновые свечи тянули свои красные языки в черных колечках копоти в сторону бронированной двери, все-таки пропускавшей вечерние воздушные токи. Потом он положил свои женские пухлые ручки на стол перед трусом и с той чистотой произношения, которая всегда изобличала в нем банатского немца, сказал:

— Пальффи Джордж, знайте, что вы должны забыть все, что наговорили сейчас, как должны будете вскоре забыть и свое имя. Вы должны кануть в безвестность не так, как вам хочется, а так, как прикажу вам я от имени фюрера! Если понадобится, вы сами станете ловить рыбу или будете чинить мышеловки, лудить посуду и набивать обручи на бочки столько лет, сколько понадобится Германии. И если дощатый крест когда-нибудь вырастет над вашей могилкой над Дунаем, то и этот крест вы будете нести до приказа!.. Да, и вы правы, Пальффи Джордж, ваши глаза отлично видят: на моей спине действительно сидит дьявол!

…

Нет, фиалки из пролитой крови не рождаются… Когда Пальффи Джордж выпрыгнул из машины на придунайской дамбе, — он совершил третье бегство в своей жизни. Он бежал не только потому, что боялся расплаты, а потому, что не верил. Теперь он уже решительно не верил в нелепую гитлеровскую затею с двойниками. Винтовкой, ножом и топором будет отныне он защищать свои охотничьи замки, дворы, пахотные земли и леса, драгоценности матери, картинную галерею любимой сестры и конюшни ненавистного отца — и тут не дождаться фиалок!.. Он недвижимо лежал на смятом камыше и всю ночь вскармливал свою ненависть воспоминаниями. Он относил на счет коммунизма все — и ссору с отцом, и страшный приговор персиянки, и унизительные балканские мытарства. И он ничего не прощал. Нет, фиалками не прорастет даже седая красавица Марина, безжалостно выброшенная на скотомогильник. Она уже сняла с себя цепи… О, это все-таки страшноватый господин, банатский немец Ганс Крафт! Как он сказал ему, глядя в упор: «Легче надеть на человека цепи, чем снять их с него». Пальффи Джордж знал теперь свой путь — в родные пенаты, в ту детскую комнату, где в окна заглядывают нижние ветви столетних ив. Вот только нога. Отлежаться… Никогда он еще не голодал так мучительно. На третий день ему послышался дальний колокольный звон, но это пульс гудел в его ушах.