Смерть под парусом - [80]

— Вот так уже лучше, — сказала Тони. — По крайней мере светлее и даже по-своему живописно.

— Но веселья что-то не прибавилось, — заметил Уильям.

— Нет, почему же, — возразил Филипп. — Э-э, да что нам свет, раз весь этот кошмар позади?

— Да, — согласился Кристофер. — Теперь можно вздохнуть спокойнее.

— Пра-а-вильно, — протянула Тони, закидывая ногу на диван. — Какое блаженство сознавать, что с этим покончено!

— С этим покончено, — мягко повторил Финбоу, — или почти покончено. Только что я получил своего рода последний штрих — записную книжку Роджера, в которую он заносил истории болезней своих пациентов.

Мне эти слова показались вполне безобидными, но я заметил, как смертельно побледнела Эвис. Я понял, что развязка близка. Тони, не обратив внимания, какое впечатление произвели на Эвис слова Финбоу, сказала:

— Ну и как, интересно?

— Весьма и весьма, — ответил Финбоу.

Уильям начал рассказывать какую-то забавную историю о своём друге, начинающем невропатологе, который вёл такую же записную книжку, и о том, что из этого получилось. Кристофер поднялся и ушёл к себе в комнату. Уильям продолжал балагурить, но я ничего не слышал — я не сводил глаз с Эвис. Когда Кристофер снова вернулся в гостиную, на его худом лице были написаны растерянность и недоумение.

— Хелло, Кристофер, — как ни в чём не бывало окликнул его Финбоу, — не свой ли пакет вы ищете? Я прихватил его по ошибке, когда пошёл гулять, и оставил в ялике.

— А-а, — протянул Кристофер. — Я схожу за ним. Мне он нужен. Заодно куплю табаку в деревне.

— Ладно, — сказал Финбоу. Кристофер открыл дверь и исчез в саду.

Я слушал, что говорилось кругом, но не мог сосредоточиться ни на чём, меня словно притягивало бледное, напряжённое лицо Эвис Я мысленно заклинал Финбоу, чтобы он наконец заговорил. Уильям кончил свой рассказ, и наступила очередь Тони поделиться своими злоключениями у невропатолога.

Я заметил, что Финбоу сидит в напряжённой позе, как бы ожидая чего-то. Чего же ещё ждать, думал я с тупым безразличием.

Вдруг раздался какой-то сухой щелчок, напоминающий удар хлыста. Я не придал этому никакого значения и даже не разобрал, откуда донёсся этот звук.

— Так, — произнёс Финбоу тихо-тихо.

Глава девятнадцатая Финбоу не торопится с объяснением

Финбоу стремительно вышел из комнаты, и мы услышали, как он позвал миссис Тафтс. Я прислушался: он говорил приглушённым голосом, торопливо, и разобрать, что именно, мне не удалось. Миссис Тафтс повторяла покорно: «Да, сэр. Слушаюсь, сэр». Это её необычное смирение удивило меня. Они вернулись в комнату вдвоём. Экономка бросила на нас беглый взгляд и тут же вышла. Финбоу откинулся на спинку стула.

— Прости меня, Иен, за всё, что тебе пришлось пережить сегодня. Но другого выхода не было, — сказал он сочувственно.

— Что ты имеешь в виду?.. — спросил я растерянно.

— Я вынужден был делать вид, что подозреваю Эвис, — ответил он.

Словно сквозь сон, я увидел, как при этих словах Эвис всем телом подалась вперёд. Все остальные тоже насторожились.

— В чём дело? — нетерпеливо спросила Тони.

— Дело в том, — ответил Финбоу, — что Роджера убил Кристофер.

Я опешил от изумления.

— Но… прошлой ночью… — пробормотал я бессвязно. — Ты говорил, что это не он… что нет причины… почему же ты мне не сказал тогда?

— Кристофер?! — крикнул Филипп. — Но ведь Роджер покончил с собой!

Уильям и Тони ахнули.

Эвис сидела, оцепенев. Коротко и ясно, в нескольких словах, Финбоу изложил ход своих мыслей, который привёл его к выводу, что самоубийство исключено, — по сути, это было то же самое, что я слышал от него в Горнинге. Потом, глядя на меня, он пояснил:

— Когда я сказал тебе, что Кристофер вне подозрений, я сам верил, что это именно так. Однако на следующую ночь в мою душу снова закралось подозрение. До того у меня не было от тебя секретов, Иен: тебе были известны все мои мысли и все факты, которыми я располагал. Все перипетии дела, все мои размышления и догадки были в твоих руках. Но как только мои подозрения снова пали на Кристофера, я перестал посвящать тебя во всё. Почему — ты сейчас увидишь, я объясню тебе природу этого убийства.

— Каким же ослом я, должно быть, выглядел, — пробормотал я. Постепенно ко мне возвращалось блаженное ощущение покоя: наконец-то я был уверен, что Эвис в безопасности и теперь ей ничто не угрожает!

— Да, — подтвердил Финбоу, — порядочным. Но у тебя, по-моему, есть оправдание — было почти невозможно угадать, что дало мне первый толчок к раскрытию дела…

— Интересно, что? — нетерпеливо спросил Уильям.

— Алоиз Беррелл, — ответил Финбоу и улыбнулся.

— Его высокопарные проповеди? — спросила Тони.

— Нет, его поведение. Вчера вечером, перед тем как вы с Филиппом сбежали, — Финбоу рассмеялся, — на моторке прибыл Беррелл, чтобы учинить вам ещё один допрос. Я наблюдал за ним и пришёл к выводу, что он — я, помнится, ещё сказал об этом Иену — виртуозно владеет рулём, просто трюкач!

— Но какое это имеет отношение к делу? — удивился Филипп.

Все сгорали от нетерпения.

А Финбоу спокойно и размеренно — можно подумать, что он читал доклад в литературном обществе, — продолжал:

— Наше несчастье в том, что мы зачастую слишком поверхностно судим о людях. И любим приклеивать ярлыки. А уж когда ярлык приклеен, мы считаем, что носитель оного обязан во что бы то ни стало оправдать наши ожидания. В литературе это явление называется традицией английского романа. А в жизни это выглядит так: с самого начала мы все принимали Беррелла за шута горохового, который только и способен, что паясничать и выкидывать всякие фортели. Вспомните, как Кристофер, Уильям и Иен свалились в воду, когда Беррелл обогнал их лодку в то первое утро. Так вот, перевернуть лодку с людьми — это, по нашему мнению, вполне в стиле Беррелла. Мы — хотя всего пять минут назад познакомились с ним — ничего другого от него и не ждали.