Смерть по вызову - [40]

– А здесь, получая нищенскую зарплату, ты чувствуешь себя человеком первого сорта? – Маргарита Павловна усмехнулась. – Или высшего?

Вербицкий почувствовал, что спор взволновал его.

– На то, чтобы стать там настоящим врачом, чтобы пересдать на их языке все экзамены, ох, на это годы уйдут. А здесь я врач первой категории. Пусть зарабатываю не так уж много, – произнеся эти слова, Вербицкий задумался. – Но на меня смотрят, как на бога. А там мне светит работа санитара или мойщика трупов в заштатной муниципальной больнице – вот мой потолок.

– Да, тебе бы в политпросвете лектором выступать, – Маргарита Павловна навела себе чашку слабого чая. – За советскую власть агитировать. Ты бы потянул такое дело.

Вербицкий надкусил бутерброд.

– Я, пожалуй, останусь тем, кто я есть. А к чему ты завела этот разговор? Ну, насчет отъезда?

– Я просто задала тебе вопрос и получила ответ, распространенный и исчерпывающий.

– А не собираешься ли ты сама, – Вербицкий не договорил.

– Да, собираюсь, – Маргарита Павловна оттолкнула от себя чашку, разлив на поверхность стола бледный чай. – Собираюсь, если хочешь знать. И уже давно. На меня здесь никто не смотрит как на Бога. И перспектив у меня никаких. Я уже доросла до своей планки: диспетчер направления. И дома своего у меня не будет. Пусть даже такого дома, за который ещё выплачивать двадцать лет. Ничего такого не предвидеться. Только эта малогабаритная конура, – Маргарита Павловна обвела полным ненависти взглядом кухонные стены. – И тебя, любовничек, я должна делить с музыкантшей. Должна ждать, когда ты соизволишь посвятить мне свой драгоценный вечер или ночь. И мне это надоело. Поэтому уезжаю, лучше уж мыть тарелки вместе с китайцами, чем сидеть здесь на телефоне, как клуша. Ты говоришь: уезжают неудачники. Так я как раз из них, из неудачников, законченных неудачников.

Вербицкий с трудом сохранял спокойствие, чувствуя себя обманутым, сбитым с толку.

– Если хочешь знать мое мнение…

– Свое мнение ты уже высказал, – в глазах Маргариты Павловны стояли слезы. – А решение уже приняла.

– На работе кому-нибудь говорила?

Вербицкий жевал бутерброд. Чего-чего, а таких фокусов он не ждал, он не готов к таким фокусам.

– Нашим барышням только слово скажи, все сразу обрастет дурацкими домыслами. Когда в коллективе столько одиноких и злых баб, лучше держать язык за зубами. Я и тебе не хотела говорить до самого последнего, пока билет не возьму. Как-то само вырвалось.

– И виза уже стоит?

Продолжая жевать, Вербицкий внимательно разглядывал сто раз виденные кухонные полки, бумажные салфетки, вазочку с искусственными цветами.

– Виза есть. Осталось кое-что продать, машину, безделушки разные.

– А квартира?

– За квартирой пока сестра присмотрит.

Взволнованные интонации исчезли, теперь об отъезде Маргарита Павловна говорила спокойно, как о деле решенном.

– Не хочу продавать квартиру. Кто знает, может, придется вернуться. Пять лет грин карты ждать. А кто знает, что случиться за эти пять лет?

Через силу Вербицкий доел бутерброд, который почему-то отдавал сырой рыбой.

– Вижу, ты все продумала. И все-таки не ожидал от тебя такой прыти. И когда же намечается это событие, в смысле твой отъезд?

– Думаю, через месяц с небольшим, скорей бы уж, – Маргарита Павловна вздохнула. – Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Ты решаешь, кого поискать мне на замену, чтобы и впредь получать хорошие вызовы. Например, чтобы тебя, а не психиатров, посылали к душевно больным, которых можно спокойно, без последствий, обобрать. Или на «авто». Знаю, ты об этом думаешь.

– Ни о чем я не думаю, – соврал Вербицкий. – Мне просто жаль, что мы расстаемся. Мне будет тебя не хватать.

– Еще бы, – Маргарита Павловна усмехнулась. – Найди дуру, чтобы так рисковали из-за тебя. Нет таких больше.

– Кстати, от психов этих ни вару, ни навару. Психов их родственники ещё до меня обобрали. На прошлой неделе ты устроила мне веселый вечер. Приезжаем по твоему адресу. Коммунальная квартира, бедность такая, что сразу понятно: ничего кроме блох здесь не нацепляешь. Посередине кухни стоит такой амбал под два метра, совершенно голый, а в руках у него опасная бритва. Время от времени он надрезает себе вену на руке, сливает кровь в банку, затем в эту же банку мочится. Кипятит эту смесь на газу и пьет. И так продолжается вторые сутки. Соседи то плачут, то звонят в милицию, то пытаются уговорить этого дебила уйти в к себе в комнату. Я вошел в его берлогу. Спортивные мыты, боксерская груша, гантели, штанга. Из вещей только тряпки дешевые. Позвонил психиатрам, мол, ошибка, не мой клиент. А они говорят: вы приехали, вы с ним и разбирайтесь. Звоню в милицию, они мне: психи не по нашей части, приедем, когда зарежет кого-нибудь.

– И чем дело кончилось?

– Нам пришлось его госпитализировать. С психами нужно разговаривать, спорить, это их успокаивает. Я завел разговор с этим мужиком. А он стоит голяком посередине кухне, перекладывает из руки в руку свою бритву и смотрит то мне в глаза, то на плиту, где булькает в миске моча с кровью. Я с ним разговариваю, а сам прикидываю: порежет он меня или не порежет? И так мы с ним беседовали минут десять. Мой фельдшер Одинцов зашел ему за спину и сделал удушающий захват. А мы с водителем навалились на руки, выбили бритву и надели наручники. Ковбойская работа.