Смерть планеты - [58]

Увидав, что молодой адепт вспыхнул, он прибавил дружески:

– Тебе нечего краснеть. Я уверен, что ты был и останешься тверд. А так как Шелом, наверно, пожелает «отдохнуть» после визита ко мне, раньше чем устроит чудный пир и приготовит все западни, которыми он украсит его в честь нас, то я полагаю, что мы успеем навестить Дахира с Нарайяной. Мы расскажем им про свое приключение и приглашение Шелома, а кстати увидим, какое поле для своих действий избрали они, и взглянем на их подготовительные работы.

Спустя несколько часов воздушное судно Супрамати уносило его и Нивару по направлению древней Москвы, потому что Дахир и Нарайяна избрали прежнюю Россию и окружающие ее местности поприщем для работы.

С головокружительной быстротой летели они, и через несколько часов под ними уже расстилалась широкая Русская равнина. Однообразна она была всегда, но теперь имела совсем унылый и плачевный вид. Громадные, бесплодные песчаные поля представляли пустыню; обширные и кудряво-зеленые леса исчезли, а среди тощей и малорослой попадавшейся еще местами растительности не виднелось уже более нигде синих или зеленых церковных маковок с золотыми крестами, оживлявших в прежнее время сельский простор. Вблизи городов тянулись на необозримое пространство огромные теплицы, в которых теперь сосредоточивалось все земледелие; но общая картина была невыразимо мертвенной и унылой.

– И это была некогда Святая Русь! – подумал со вздохом Супрамати, грустным взором окидывая город, над которым они пролетали.

– Да, – ответил Нивара на мысль учителя, – кресты и купола всюду снесены, и все, что только напоминало религию предков, безжалостно уничтожено. Не слыхать больше колокольного звона, который созывал верующих на божественную службу, и под древними сводами не звучит уже священнопение; всякое религиозное чувство умерло. Но нигде в ином месте подобное явление не производило на меня столь гнетущего впечатления, как именно здесь, потому что русский народ одушевляла некогда горячая и трогательно чистая вера.

– Знаю, я был здесь с Эбрамаром и наблюдал потрясающие картины богомольцев, стекавшихся в разные святые места. Бедные, в лохмотьях, с каким-нибудь грошом в кармане, шли странники из дальних концов страны, изнуренные долгой дорогой и голодные, но полные такой горячей веры, что всякая усталость и невзгоды забывались, едва они припадали к мощам святого или чудотворной иконе; а уж как затеплят бывало свою тоненькую свечку или держат в руке крошечную просвиру, для них наступал подлинный праздник. И как же чиста и сильна была молитва, возносившаяся из сердца этих обиженных судьбой! А сколько милостей изливали на них те, кого они приходили молить. Очищенные, ободренные, с новыми силами уходили они вновь на свое тяжелое земное странствование.

– Ах, учитель, есть ли достаточно суровая кара, чтобы наказать тех испорченных и лукавых, которые по слабости ли, беспечности, тщеславию или развращенности вырвали у этого народа поддерживавшую его веру, порвали связь его с Божеством, а благочестивых, добрых людей превратили в разбойников и ренегатов!

– Да, тяжкую ответственность взяли они на себя. Недаром говорил Христос: «Горе человеку, через которого соблазн приходит», и указал, что будет тому, «кто соблазнит одного из малых сих», – заметил Супрамати. – Но я удивляюсь все же, как мог так быстро пасть глубоко благочестивый народ и, не защищая, покинуть все, что целые века боготворил и почитал.

– Это было что-то вроде нравственной гангрены, но были и случаи сопротивления. Один из наших братьев, находившийся здесь во время последней революции, рассказывал мне, каким образом погибла Троице-Сергиева лавра. Возмущение разгоралось повсюду; людей обуяло безумие кощунства и ненависти к Богу. Оскверняли и жгли церкви, убивали где ни попало священников, а у Иверской произошел кровавый бой. Какой-то князь из старинной русской семьи с мечом в руках защищал древнюю святыню, но он был сражен и кровь его забрызгала икону, а трупы убитых завалили всю часовню, которая наконец сгорела; но что сталось с иконой – неизвестно. Ты понимаешь, учитель, что в такое время монастырю тоже ежедневно грозила опасность, как и оставшимся там иконам. Наиболее ревностные из них, готовясь к смерти, день и ночь молились у раки Преподобного. А в Москве между тем бесчинство достигло наивысшей степени, и, брат наш передавал, что творившееся там превзошло всякое воображение. Понятно, что негодяи решили уничтожить и монастырь, хотя не назначили точно дня; но привести свой гнусный план в исполнение они не успели.

Как-то ночью разразилась невиданная до того гроза; молнии вызывали пожары небывалых размеров, град убивал людей и животных, ураган с корнем вырывал деревья, срывал крыши, опрокидывал башни; а в довершение всего воды вышли из берегов. Круглые сутки бушевала буря; погибли тысячи людей и многие помешались от страха. Когда же наконец буря стихла, то Москва с окрестностями представляла поле кровопролитного сражения. Люди и очень тяжелые предметы подхватывались ветром и, как солома, разбрасывались на невероятное пространство. Древний монастырь также обратился в развалины. Буря сосредоточилась над ним и от молний вспыхнул пожар; а из колодца, вырытого Св. Сергием, хлынула пенистая вода, а другие подземные воды довершили разрушение лавры. Стены обрушились, и на их место залившая все вода нанесла кучи песка, и все это было усеяно трупами монахов и окрестных жителей. Какая участь постигла раку Преподобного, осталось невыясненным, но мощи исчезли; полагают, что монахи вынесли их тайным ходом. Исследовать это, однако, не пришлось, потому что суеверный страх гонит людей прочь от этого места.