Смерть отца - [61]

– Но, Иоанна, – говорит граф, который уже надел шляпу. – Что случилось?

– Вы не можете сейчас уйти, – с большим волнением говорит Иоанна, – вы должны подождать со мной, пока кончится урок доктора Дотермана.

– Почему, Иоанна?

– Из-за предложений, – шепчет она, – я не успела их перевести.

– Какие предложения?!

– «Не забывай, что ты не более, чем животное среди животных». Это шестое предложение, которое я должна перевести на латынь. И тут меня позвали к вам. А за ним идет предложение, которое никак не могу перевести. «Человек может быть счастлив только после своей смерти». А за ним…

Оттокар смеется до слез, и тут начинает смеяться и она. Приближается к его стулу и весело рассказывает:

– Если я сейчас приду на урок, он будет на меня ужасно орать: «Хотя я и стар, но, как старый боевой конь пробуждается на сигнал трубы, я пробуждаюсь при виде этой преступной неряшливости!» И еще он назовет меня… – Иоанна прикусывает язык.

Смеющийся граф приближает колени к ее коленям, и руками держат ее руки.

– Ну, как он тебя назовет, Иоанна? Как тебя назовет доктор Дотерман?

– Не скажу вам.

– Но, Иоанна, я же твой друг, – сжимает граф горячие руки девочки.

– Назовет меня – Анхен. – Совсем потеряла привычную свою сдержанность Иоанна.

– Анхен! Очень симпатично! – смеется граф. – Слушай меня, Анхен…

– Не называйте меня так, – всерьез сердится Иоанна.

– Слушай, Иоанна, – говорит граф серьезным тоном, хотя глаза его насмешливы, – давай договоримся так. Я подожду с тобой до конца урока. После него есть еще урок?

– Нет, этот урок последний.

– Тогда мы позвоним к тебе домой, и попросим разрешения, чтобы ты меня проводила, и вместе пообедаем.

– Не надо об этом сообщать домой. Они привыкли к тому, что я возвращаюсь поздно.

– Ага. Где же мы пообедаем? В большом ресторане или у Нанте Дудля?

– Ну, конечно, у Нанте Дудля, – загораются глаза Иоанны.

Раздается звонок. Урок латыни закончился. Лицо Иоанны краснеет, и ладони покрываются потом.

– Ну, пошли, Иоанна.

– Ранец… Я должна взять ранец.

– Я буду тебя ждать у малых ворот. Поторопись.

Иоанна скачет по ступенькам, и не отвечает на сыплющиеся на нее со всех сторон вопросы. Под лестницей поджидает ее Шульце.

– Иоанна, кто этот господин, который приходил к директору?

Иоанна не знает, как отнестись непривычному уважительному обращению к ней Шульце, и выкрикивает два, мало вразумительных слова, как торопящийся человек, в изумленное лицо привратника.

– Один знакомый, – и она уже около выхода, там ожидает ее Оттокар, граф-скульптор.

В полдень Берлин погружен в прозрачный мартовский воздух. Над темными крышами распростерто весеннее голубое небо. Белые легкие облака проплывают по нему, как большие, распластавшие чистые крылья, птицы. Этот чудный день волнует Оттокара, и все в ней происходящее с того момента, как возникла в ней страсть к Клотильде Буш. Это вывело его душу из каменного состояния. Граф и Иоанна стоят на мосту святой Гертруды. Бронзовой спиной она повернута к реке Шпрее, а ликом – к старикам, гуляющим по мосту. Река безмятежно спокойна. Скучно скользят по ней небольшие лодки. Солнечные лучи неярко отражаются от предметов, но под мостом вода темна, как в бездне. На улице вдоль реки стоят в солнце низкие домики старого Берлина. Старение и постоянная смена времен года образовали трещины и разрывы в стенах и стерли краски, как бывает с кожей старых людей, идущих из года в год к неотвратимому своему концу.

– Чего мы здесь стоим? – спрашивает Иоанна, и черные сверкающие ее глаза, будто почистило их солнце, смотрят на графа.

– Потому что здесь красиво, – смеется граф и кладет руку ей на затылок.

Он чувствует дрожь, охватывающую ее худенькое тело, и нервы его реагируют на это, как тонкие струны, которые напряглись от неожиданного удара. И когда пальцы его крепко вжимаются в тело девочки, и испуганные ее глаза глядят на него, он пугается еще сильней, и быстро прячет руку глубоко в карман.

«Это – то самое чувство! Чувство опасное, определяющее всю его жизнь. Маленьким ребенком он ощутил его впервые в кухне черной принцессы. Приближался праздник Рождества. Запахи, аромат, ожидание чего-то, напряжение всех чувств, подобных замершим перед прыжком голодным охотничьим псам. Внезапно руки ребенка касаются мягкого теста. Пальцы начинают его месить, и возникает первая скульптурка в его жизни. С тех пор он был как бы слеп глазами и зряч кончиками пальцев. Женщин он тоже не видел, а ощущал кончиками пальцев. Но чаще всего пальцы были беззвучны. Никогда прикосновение к женщине не пробуждало в нем тонкое чувство, сотрясающее все его тело, как прикосновение к камню, глине, мрамору. Все его любовные истории заканчивались в тот миг, когда пальцы начинали скользить по женскому телу, которое его возбуждало, глаза жаждали, а пальцы молчали».

Оттокар видит перед собой розовые руки Клотильды. Правда в том, что тогда он тут же хотел к ней вернуться, но не сделал этого. Боялся прежнего горького разочарования, которое внезапно охватывало в разгар любовного приключения.

Оттокар смотрит на черные взлохмаченные волосы Иоанны, голова которой склонена над водой. «Может ли быть, что именно эта девочка, незрелая и худенькая, в которой ничего нет, кроме больших глаз, в силах разбудить кончики пальцев? Чепуха! И все же, его обуревает сильное желание взять в руки это худенькое тело и высечь его в камне или вылепить в глине… Для чего? Ты сошел с ума, Оттокар?»