Смерть отца - [162]

– Если ты плохо себя чувствуешь, товарищ, мы можем там посидеть, – указывает ему Отто на пустые скамейки. Они садятся у реки. За спинами их идет народ по тротуарам, перед ними река лениво катит свои воды.

– Ах, товарищ, – закидывает Отто голову назад, и лицо его светится, – хорошо так немного посидеть. Часами шатаюсь я по улицам. Была у нас в переулке скамья, так и ее забрали. И нет у нас места, где посидеть и поговорить. Стоя, невозможно вести настоящую беседу о настоящих делах. Тут хорошо посидеть и немного поговорить, облегчить душу. – Отто ударяет себя по коленям с видимым удовольствием, продолжая смотреть на своего молчаливого товарища. И пусть тот не рассказывает ему байки. Отто обмануть нельзя!

– Ты просто пошел выполнить свой долг. Или ты сидишь в штабе выборов? Несомненно, в избирательном штабе партии! Такой человек, как ты! Или подвело сердце. Неудивительно, что в эти дни время от времени нападает на человека слабость. Даже ход моих мыслей ослабел в эти дни, и не из-за борьбы, товарищ. Наоборот! Борьба и трудности необходимы. Они укрепляют мировоззрение человека. Но, товарищ, главное в том, что люди не улавливают суть происходящего. Сидят на скамьях, разговаривают, спорят, а те, молча, маршируют! Нет больше места, где бы они ни маршировали. Топают в ногу, грохочут, забивают уши людей и сбивают их с толку. Товарищ, я говорю тебе, пришло время прекратить болтать, надо выйти строем на улицы, как они. Если мы не организуем безотлагательно большой общий марш всех, выступающих против них, все будет потеряно, мы пропали.

Эрвин молчит и вертит в руках шляпу.

– Итак, товарищ, ты шел к своей работе?

– Нет, Отто, нет у меня сейчас никакой работы, никакой должности.

Отто испытывающим взглядом смотрит со стороны на Эрвина. Он вспоминает странные вещи об Эрвине, которые ему сообщал рыжий, и говорит:

– У тебя, товарищ, трудности в партии? Разногласия?

Эрвин смотрит на Отто, лицо которого выражает симпатию.

– До тебя дошли слухи?

– Дошли.

– И ты им веришь?

– Боже, упаси, товарищ, я ведь специалист по негодяям. Ты не из них.

– Трудности у меня в партии, Отто. Я тоже, как и ты, за большой всеобщий марш против них.

– Ты прав.

– Но никто меня не слышит.

– Не знают они народа. Считают, что все мы должны пройти это грязное болото, чтобы выйти из него чистыми и незапятнанными. Ошибаются они, товарищ.

– Почему же ты не поднимаешься на трибуну и не говоришь это им, Отто?

– Я? Я – человек простой. Но ты почему не делаешь этого?

– Я это сделал, Отто. Потому меня и выгнали из партии.

– Что? – вскрикивает Отто. – Я не ослышался? Ты уже не коммунист?

– Коммунист – да, Отто, но не член коммунистической партии.

– Они тебя изгнали? Тебя?

– Они не изгнали меня, но заставили меня вернуть партийный билет. Я покидаю их по их желанию.

– Товарищ, – гнев выступают на лице Отто, – ты поступил неправильно.

– А что мне надо было делать, по твоему мнению?

– Товарищ, – хлопает Отто себя по колену, – я знаю их, тех, кто тебе это сделал. Я ведь сказал, что являюсь специалистом по разной сволочи. Но из-за них покинуть партию? Боже, упаси. Не делают им такого добра. Ты должен встать перед ними, стукнуть по столу и сказать: я не дам вам лишить меня собственного мнения.

– Слишком поздно, и твой совет ни к чему не приведет. Есть такие, для которых партия – не идея, а власть. Всякая порядочность исчезает, когда начинается война за власть. Если не уйду по их желанию, у них есть достаточно способов заставить меня это сделать.

Шум на улице, за их спинами, усиливается. Слышны выкрики:

– Гитлер! Тельман! Гинденбург!.

Напряженное ожидание виснет в пространстве города, так, что опускается на головы людей подобно облаку, начиненному молниями и громом. Солнце окутывается воротником белесоватых облаков, и длинные тени плывут по поверхности реки Шпрее.

– Товарищ, – спрашивает Отто сомневающимся голосом, – может, сейчас не время выходить на партийную трибуну и выступать против партии. Я спрашиваю тебя, человека партии с юности, может, не время? Может, сейчас надо подчиняться приказу? Во время боя не задают вопросов, а выполняют приказ, и все тут! Есть, кто взвешивает, обдумывает и решает. Есть руководство, которое ты избрал.

– Руководство, центр, – смеется Эрвин, – они решают. Этим всегда прикрываются те, кто хочет уйти от личной ответственности за свои дела. Скажут тебе, что делать. Ты делаешь, но не отвечаешь за последствия. Есть некая тайная сила, что думает за тебя, решает за тебя и даже сомневается за тебя. Она снимает с тебя всякую личную ответственность. Тебе ничего не остается, только подчинятся указаниям. Не делай по собственному разумению шага, ни налево, ни направо. Слушайся.

– Не переживай, товарищ, только не переживай, – Отто делает руками успокаивающий жест, – волнение не помогает делу. – Теперь и Отто повышает голос, и ударяет по скамье. – Я спрашиваю тебя, товарищ: что ты будешь делать? Если надо маршировать, маршируй и не спрашивай. Любой марш заканчивается, и вот тогда будешь спрашивать. Шагать сплоченными рядами вместе со всеми – дело великое.

– Ты прав, Отто, шагать вместе со всеми, но не шагом, стирающим твою личность, твою совесть и твою силу суждения. Марш стройными рядами чреват катастрофами.