Смерть не заразна - [18]

— Ты не заразилась, нет, — твердила она мне на ухо. — Смерть не заразна.

ПОМОЩЬ

Свекровь отвезла меня в Сан-Хосе к известному врачу, специалисту по нервным срывам на почве самоубийства. Ученая дама приняла меня на бегу. Она торопилась на самолет. Ее визитная карточка хранится у меня до сих пор. За прошедшие десять лет я столько раз брала ее в руки, что она истерлась, уголки обтрепались и стали мягкие, будто кожаные. Не помню, спрашивала свекровь, нужен ли мне этот визит, или решила сама. Помню только, как мы сели в машину, а потом уже — как приехали. Мы вошли в низкое, вытянутое современное здание, где в коридорах сновало множество народу. В кабинете у нашего специалиста все было очень по-деловому. Без конца звонил телефон. В дверь стучали, входили люди, и она доставала папки и листала бумаги.

На меня она посмотрела мельком. Вопросы задавала в промежутках между очередным звонком и стуком в дверь. Я, как могла, отвечала.

— Не похоже, чтобы вы горевали из-за смерти отца.

Я подняла на нее глаза.

— Вы больше похожи на мать, которая оплакивает сына.

Я заплакала, потому что она попала в точку.

— Где он теперь?

Я начала было объяснять, что прах его в урне и что у меня еще не было времени…

Она перебила:

— Теперь он с вами, не так ли?

На мгновение я смешалась и вдруг поняла, что она имеет в виду.

Телефон как раз умолк, папки стояли на месте, в дверь больше никто не стучал.

— Наконец он ваш, — сказала она.

Я кивнула, по щекам потекли слезы.

Она протянула визитку:

— Позвоните, если я вам понадоблюсь.

Перед глазами снова все поплыло. Мы встали, и она, подавшись через стол, протянула руку. Я попрощалась.

Снова зазвонил телефон, в дверях мне пришлось посторониться, уступая дорогу следующему посетителю. Выходя, я спиной чувствовала на себе ее взгляд.

СЛОВА

Помню, что в год после смерти отца наступила холодная дождливая зима, ветер нес мертвые листья, швырял в пруд, и они там подолгу плавали на воде. Дни были серые, и от этого на душе становилось еще тягостнее. Свекровь купила нам билеты в оперу.

— Вам нужно развеяться.

Она привела меня к себе, раскрыла гардероб и выбрала наряд — очаровательное платье из тафты и к нему атласные туфли.

Однако поездка вышла не самой удачной. Я даже не запомнила ни названия, ни музыки, ни сюжета.

— Прекрати ерзать, — шепотом сказал мне муж. — Если не успокоишься, тебя просто пристукнут: платье же шуршит.

Я повернулась и встретила взгляд своих сидевших рядом соседей. И, шевельнувшись еще раз, с удивлением заметила, что платье шуршит действительно очень громко.

Все остальное время я только и старалась, что не шелохнуться.

Когда мне было двенадцать лет, отец взял меня в Оперный театр Сан-Франциско на «Лебединое озеро» посмотреть на Нуриева. Отец был очень взволнован.

— Места отличные. Сейчас мы увидим одного из величайших танцовщиков мира.

Свет погас. Спектакль начался. Танцоры с пустыми кубками изображали пирующих.

— Когда они заговорят? — минут через десять шепотом спросил отец.

— Никогда.

— Совсем никогда?

— Совсем.

— Это что, всё вообще без слов?

— Это же балет, здесь танцуют.

Отец замолчал надолго.

— Пойду-ка я что-нибудь выпью. Когда закончится, встретимся внизу в баре.

Я осталась одна в темном зале перед сияющей сценой.

Когда балет закончился, отец ждал меня внизу — ни на кого не похожий, в синих линялых джинсах, с длинными волосами, сутулый и все-таки грациозный, как сам Нуриев.

— Слова должны быть. Чем же люди еще занимаются в жизни? Они всегда разговаривают, — ворчал отец, когда мы шли по Ван-Несс, и холодный ветер дул нам в лицо.

КРОВЬ И НАДЕЖДА

Как-то я слушала одну писательницу, которая говорила о творчестве. Она сказала, что в метафорическом смысле писатель пишет собственной кровью.

На рукописи отца остались пятна засохшей крови — он застрелился там, где работал. Взявшись приводить ее в порядок, я в первые дни то и дело ходила мыть руки, будто в этом был какой-то смысл. Запах мыла не отбивает запаха смерти.

Разбирая слова сквозь кровь, разглядывая кормившихся ею личинок, я отрывалась, смотрела на лампу, на потолок, думала, и мне казалось, что и меня здесь уже почти ничего не держит.

В день первой годовщины своего замужества я парочку раз пырнула себя в ногу, в мякоть выше колена, ножом «Герберт» для резки мяса, подаренным нам на свадьбу. Нечего и говорить, как отнесся к этому муж. Он сам сделал перевязку и не захотел отменить намеченную на следующий день экскурсию на «Интрепид».[22] Мы поехали вместе с ним и его братом, и полдня мне пришлось хромать.

На свадьбу отец прийти отказался. Он считал, что я еще слишком молода. За свое непослушание я заплатила страшную цену.

Я со стороны наблюдала, как он гибнет. Кровопусканий он себе не устраивал, но были злобные пьяные звонки посреди ночи. Я понимала, что это конец, и чувствовала такую боль за отца, такую беспомощность, что избавиться от них хотелось невыносимо, и вот я и схватилась за нож, как будто одна боль могла заслонить другую.

Родители мужа устроили нам настоящую свадьбу. Мой отец рвал и метал. На какое-то время я убедила себя, будто бегу не от него, а от смерти.

ДЕТИ

Иногда я отправлялся учить язык в продуктовый магазин. Я бродил взад-вперед по проходам и читал баночные этикетки. Картинки на этих банках здорово мне помогали. Я разглядывал нарисованный горох, читал слово «горох» и собирал все это вместе. Болтаясь по отделу консервированных фруктов, я выучивал персики, черешню, сливы, груши, апельсины и ананасы. Дело изучения плодов пошло быстрее после того, как я твердо решил выбраться из первого класса.