Смерть не выбирают - [20]

– Да как сказать, – засомневался Тюнен, невесело подумав, что вообще мало что знал об отце.

Каназов стоял перед распахнутым фанерным платяным шкафом, перебирая небогатую верхнюю одежду Тюнена-старшего. Александр был тут же и неприязненно наблюдал за этой процедурой.

– Ну, чего-то не хватает? – обратился к нему Каназов.

– Вроде серого костюма нет, он самый новый, – пожал плечами Александр.

– Шитый в ателье или готовый? Наш или импортный?

– Не знаю. Я отца видел в нем всего два раза… Чего точно нет, так это плаща. Темно-синий, с погончиками, на теплой подстежке, коричневая такая, пристегивается молнией вкруговую.

– Смотри, как запомнил!

– Сам покупал ему.

Закрыв шкаф, Каназов продолжал осматривать квартиру: заглянул в хилый буфетик с подложенной под одну ножку фанеркой, порылся в старом комодике с облупившимся шпоном, там было много узеньких ящичков, в одном из них он нашел какие-то тонкие шелестящие листики. Майор достал из заднего кармана блокнот и сунул их туда. Затем подошел к столу, взял Библию, повертел ее в руках, вытащил закладку – полоску конверта, и тоже поместил меж страничек своего блокнота.

– Где отец хранил документы? – спросил он вдруг Тюнена.

– По-моему, здесь, – Александр указал на узкий ящичек в комоде, в котором Жумекен обнаружил два тонких шелестящих листка.

– Ну правильно, – сказал Каназов. – Тут и трудовая книжка, и профсоюзный билет, и старый пропуск на сахзавод, даже метрика. А вот паспорта нет. Отец твой человек аккуратный, значит и паспорт он, видимо, держал тоже здесь, где все документы. В других ящичках – никаких документов, бумаг. Все в одном… Я тебя попрошу, – обратился он вдруг к парню. Тот с девушкой притихшие сидели на стульях, сдвинутых к стене, чтоб освободить простор большому грузному майору, ходившему по комнате. Сбегай в милицию, скажи: майор Каназов приказал пусть Мухлисов придет, бегом. Скажи: квартиру опечатать надо. Понял? Сержант Мухлисов. Только бегом пусть. А то он пока заведет свой мотоцикл, полдня пройдет…

Сержанта Мухлисова Каназов и Тюнен ждали во дворе, присев на узенькую скамеечку под забором, а девушка, томясь, прогуливалась по двору.

– Отец твой уехал, – сказал Жумекен. – Смотри: холодильник отключен, раскрыт, вымыт, шнур из розетки выдернут. Паспорта нет. Хлебница пустая. Даже крошек нет. Перед отъездом, чтоб мышей не кормить, очистил ее. Все тарелки, стаканы вымыты, стопочкой стоят. Телевизор – тоже, шнур из розетки вытянул. Всюду много пыли. Значит, уехал давно. Мы попробуем узнать, когда и куда, – он достал из заднего кармана свой истрепанный и как-то вогнуто спресованный блокнот, извлек из него две одинаковые узкие тонкие шелестящие бумажки. – Это квитанции из "Аэрофлота". Комиссионный сбор. Два заказа. Сделаны в один день. В агентстве поищем подробности… Теперь вот, – Жумекен протянул полоску конверта, торчавшую закладкой в Библии и сейчас лежавшую там же, меж страничек его блокнота, где квитанции. – Видишь, марка, штемпеля. Тут мелкий шрифт, читай, у тебя глаза молодые.

Белый плотный глянцевый кусок бумаги имел тончайшую серую подкладочку изнутри. На лиловой почтовой марке с графическим изображением здания и стоящих на поле самолетов была цифра "230". Под рисунком надпись "Flughafen" – аэропорт. Вдоль марки шла другая – "Deutsche bundespost". Марка была погашена штемпелем, сообщавшим, откуда и когда отправлено письмо: "Munchen, 18.01.93". На все это знания немецкого языка у Тюнена хватило.

– Ну что? – спросил Жумекен.

– Письмо из Мюнхена. Отправлено восемнадцатого января этого года.

– А что на марке нарисовано?

– Аэропорт.

– Интересно… Как думаешь, где твой отец мог взять этот кусочек? Не на улице же подобрал. Чистенький, след отреза свежий. Читал Библию, сделал закладку. А где же конверт?

– Ну откуда же мне знать, – раздраженно ответил Александр. – У нас никого в Германии нет. Да и насколько я знаю, отец не переписывался ни с кем оттуда.

– А может он уехал в Мюнхен этот? Как думаешь? Вдруг в письме кто-то обнаружился?

– Вот так сел и уехал, как в Мелкумовский совхоз. И мне ничего не сказал, правда? Ерунда!

Послышалось тарахтенье мотоцикла. Подъехал сержант. В коляске сидел парень-понятой.

– Что так долго? – на всякий случай пробурчал Жумекен.

– Как долго, товарищ начальник! – обиделся сержант. – Машина сразу завелась и – я уже тут, как вы приказали – бегом.

– Ладно, пойдем.

Закончив формальности, опечатав дверь, отдав протокол, подписанный понятыми сержанту, Жумекен отпустил их.

– Что мне делать? – спросил сержант.

– Езжай на службу. А мы пойдем в агентство "Аэрофлота".

– Слушаюсь!..

– Постой! – вдруг остановил его майор, поглядев на измученное и озабоченное лицо Тюнена. – Отвези его ко мне домой, скажи жене, что это мой гость. Понял? – И обратившись к Александру, сказал: – Поезжай, отдохни. Толку мне от тебя никакого. Попей чаю, а вернусь, плов будем есть.

Тюнен рассудил, что и впрямь бессмысленно ему толкаться с чемоданом и пиджаком через руку за майором. Хотелось побыть одному, собраться с мыслями, ополоснуться бы по пояс водой из арыка, снять обувь, что кстати повелевал здешний обычай. И он уселся в коляску мотоцикла.