Смерть на Кикладах. Сборник детективов №1 - [119]
В те времена он и представить себе не мог, как высоко вознесет его счастливая судьба!
Кардинал не любил вспоминать то время. А если и вспоминал вдруг, то старался как можно скорее уйти с головой в текущие дела курии; благо, каждый день его был расписан по минутам.
Высокий и представительный от природы, плотного телосложения, с хорошей осанкой, с округлым и мясистым лицом, на котором играла медоточивая улыбка, сдержанный в манерах и выражении эмоций, он научился за многие годы производить благоприятное впечатление и на паству, и на коллег по клиру.
Говорил лишь только после зрелого и обстоятельного размышления; негромко, но веско и убедительно, пристально глядя собеседнику в глаза, выдерживая между фразами значительную паузу, – чем практически всегда вызывал доверие к своим доводам.
О, убеждать он умел! Недаром на то, чтобы выработать у себя это качество, он потратил долгие годы: сначала в школе иезуитов в Модене, куда его пристроил дальний римский родственник со стороны отца по слезной просьбе его матери, – там хотя бы кормили! – а потом уже и в Риме, в папском иезуитском Григорианском университете, который он с блеском окончил в пятерке лучших выпускников.
Всю свою жизнь он чувствовал влияние Ордена Иисуса на свою судьбу, словно мощная и надежная рука вела его утлый поначалу челн среди бурного моря человеческих страстей, грехов и соблазнов. И надо отдать ему должное: он проникся духом Ордена весь, без остатка, без ненужных мудрствований, размышлений и сомнений в правильности получаемых приказов.
Он научился повиноваться беспрекословно, давно за ненадобностью отбросив свою человеческую совесть, как вредный и бесполезный хлам, не раздумывая, ибо задуматься – означало немедленно впасть в тягчайший грех и в глубочайшую ересь. Так учил Орден, его генералы, которым он подчинялся, как солдат на войне подчиняется своему фельдмаршалу, готовый отдать за него жизнь. И Орден не забыл про верного солдата.
Всего через несколько лет – должность профессора археологии на кафедре исторических наук в альма-матер; еще через несколько лет занял пост префекта в La Biblioteca Nazionale Centrale di Roma – Национальной центральной библиотеке Рима, расположенной в Колледжио Романо. Мало кто знает из непосвященных, что там была собрана крупнейшая иезуитская библиотека, которая и стала ядром новой. Затем, еще через три года – пост епископа Ассизи, откуда для него открылся прямой путь в курию. Особенно это стало ясно, когда он при содействии Ордена занял сразу три должности, став одновременно председателем папского совета по культуре и возглавив две комиссии: по культурному наследию Церкви и священной археологии. Когда-то утлый челн наконец-то превратился в роскошную морскую яхту.
Его стремительному карьерному взлету втайне завидовали многие, не давая воли своим чувствам. Но он прекрасно знал, что таилось за доброжелательно улыбающимися розовощекими масками его коллег по цеху. Впрочем, и сам он никогда не позволял своим истинным чувствам и желаниям прорваться наружу, разбить защитный кокон лицемерия и двуличия, сформировавшийся за столько лет.
В последние годы он уже догадывался, куда его ведут уверенной рукой, хотя и не смел еще признаться самому себе в том до конца. Кафедра святого Петра в один прекрасный день стала для него очень близка, когда после отречения папы Бенедикта XVI по состоянию здоровья – такое произошло в Ватикане впервые за почти шестьсот лет – он был назван одним из папабилей, кардиналов – наиболее вероятных претендентов в будущие папы.
Сгорбившись перед микрофоном, Бенедикт читал свое отречение обычным, по-стариковски дребезжащим и потухшим голосом на латыни. В огромном зале курии стоял легкий шум, далеко не все сразу поняли, что происходит. Но Джангвидо слушал его внимательно: он знал, его предупредили. И после слов папы, что он слишком стар, чтобы вести за собой католическую церковь, кардинала вдруг охватил дикий суеверный страх.
Не в силах справиться с охватившим его трепетом, кардинал сказался больным и покинул курию, дрожа, – что не укрылось от внимательных глаз, наблюдавших за ним.
Никогда и никому не признавался Джангвидо, что вот уже несколько лет по ночам он почти совершенно не спит. А если и приходит к нему короткий сон, то никакого облегчения не приносит. Напротив, с чего бы сон ни начинался, заканчивается всегда одним и тем же: кардиналу снится, что он взбирается вверх по карьерной лестнице, от должности к должности, старательно и неуклонно продвигаясь вперед, и у самой вершины в божественном сиянии вдруг видит святого Петра, слышит ангельские хоры, чьи звуки многократно усиливаются, отражаясь от стен главного храма Ватикана.
Вдруг хор смолкает, и повисает неловкая тишина. Ничего не говорит ему апостол, только пристально и печально смотрит в глаза кардиналу своими серыми глазами на худом и бледном лице, где, как в зеркале, отражаются все грехи Джангвидо, и удрученно качает головой.
Медленно меркнет божественный свет; прежде, чем развернуться и уйти, закрыв за собой тяжелые двери, легким взмахом святой десницы первый папа низвергает его вниз. И грехи, превратившись в огромные гири на ногах, тянут кардинала на дно огромного бушующего водоворота, клокочущей и зловонной воронки, в которую вдруг превращается знаменитая Ватиканская лестница Момо. В этот момент он обычно просыпался в холодном поту от собственного истошного крика и долго потом еще не мог прийти в себя.
