Смерть как искусство. Том 2. Правосудие - [16]

– Все равно я не понимаю, – проворчал он наконец, – как-то неправильно у вас тут все устроено. Вот если бы я был вашим директором…

– Ага, – встрял Ворон, – ты еще скажи: художественным руководителем. У тебя мания величия.

– И скажу! Я бы тут у вас такие просмотры закатывал – весь лес собирался бы слушать и смотреть, можно было бы билеты продавать и деньги зарабатывать. Жалко только, тратить их тут негде и не на что. Уж я бы развернулся! Зря, что ли, я столько лет при театре околачивался, да я в деле «хлеба и зрелищ» собаку съел. Я бы такие спектакли у вас поставил – «Золотая маска» отдыхает.

Ворон насупился. Нет, это никуда не годится! Опять Гамлет в центре внимания, опять он вещает, а все слушают. Надо срочно принимать меры.

– Да, совсем запамятовал, – проговорил он громко, – подполковник Зарубин сказал нашим героям, что получил сведения о костюмерше Гункиной и ее брате. Брат Гункиной, оказывается, уже опять в тюрьме сидит, он вместе с подельниками магазин обокрал.

– А сама костюмерша? – поинтересовался Камень. – Может, это она собиралась Богомолова убить? Или дочка ее, которая ребенка потеряла?

– Это вряд ли, – авторитетно заявил Ворон, радуясь, что сейчас огорошит присутствующих новой информацией. – Гункина вместе с дочерью в монастырь подалась. Там и живут они, молятся, с Богом общаются.

– В монастырь? – ахнул Гамлет. – Зачем? Чего им дома-то не жилось?

– Пытаются совладать с гневом и унынием, – с удовольствием объяснил Ворон. – Тебе, кошачья твоя душа, этого не понять. И вот еще что: я получил колоссальное удовольствие, слушая разговор Каменской с Зарубиным. Дословно я вам не перескажу, но смысл в том, что Каменская опять спрашивала, когда ей соберут сведения про Артема Лесогорова, а Зарубин объяснял, что у него руки не доходят и времени нет. Ой, как они ругались! Это надо было слышать. Я так хохотал – чуть не надорвался.

– И что, неужели поссорились? – с ужасом спросил миролюбивый Камень, совершенно не выносящий конфликтов ни в собственной жизни, ни в историях, которые они смотрели.

– Ну прямо-таки! Они же друзья, столько лет вместе работали! Друзьями и расстались. Зарубин пообещал дать сведения о Лесогорове максимум через сутки, но Каменская ему, кажется, не поверила. Ну вроде бы ничего существенного я не упустил. Каменская и Сташис продолжают ходить по театру и разговаривать со всеми подряд, потом собираются то и дело в кабинете Богомолова и обмениваются впечатлениями. В общем, рутина. Я порой даже удивляюсь, до чего ж муторное это дело – раскрывать преступления. Скукотища! Не зря я не люблю детективы смотреть, про жизнь и про любовь намного интереснее.

– Как это? – изумился Кот. – Что вы такое говорите, уважаемый Ворон? Я за свою жизнь столько детективов по телевизору посмотрел – не перечесть, и все такие живые, динамичные, там все время что-то происходит, какие-то повороты неожиданные, погони, драки, убийства – одним словом, драйв. А вы говорите – скукотища.

– Вот то-то и оно, что ты по телевизору смотрел, а там же все вранье, от первого до последнего слова. Там все придуманное из головы и высосанное из пальца. А мы смотрим про реальную жизнь, про то, как на самом деле происходит, а не как сценаристы придумали. Слушай и учись, пока есть у кого, – с нескрываемым удовольствием изрек Ворон.

После «Макбета» Театр всегда спал беспокойно, хорошо еще, что этот спектакль давали примерно раз в два месяца. Уж очень много крови и смертей в пьесе! А про ненависть и прочие эмоции и говорить нечего, ими переполнено все действие, каждая роль, каждая реплика. Кроме того, ставивший пьесу режиссер сделал акцент на войне и борьбе за власть как грязном деле в прямом и переносном смысле, этой концепции подчинено все декорационно-оформительское решение спектакля, в соответствии с которым все мужские роли игрались в одинаковых, заляпанных грязью и кровью, плащах, а сцена была одета минимально, демонстрируя скудный, убогий быт средневековой Шотландии, да еще в период войны. Никаких роскошных покоев в Инвернесе, никаких ярких костюмов, все строго и приглушенно, оформление выступает фоном для сильных чувств и обуревающих души Макбета и его жены страстей. Театр очень уставал в дни, когда на сцене шел «Макбет», и не мог дождаться, когда зрители покинут здание, а рабочие закончат демонтировать декорации. Хорошо еще, что декорации несложные, и их разбирают в тот же вечер, Театр, наверное, вообще не смог бы уснуть, если бы на сцене оставались сукна, которые имеют обыкновение особенно сильно пропитываться эмоциями и сутью происходящего. Но все равно сон после «Макбета» бывал поверхностным и каким-то рваным, даже и непонятно, то ли сон это, то ли легкая полудрема, а может, и вовсе бодрствование.

Проводив последнего рабочего, Театр подождал, пока дежурный пожарный вместе с охранником обойдут все здание, послушал, как запирает дверь вахтерша Тамара Ивановна, перебрал в памяти наиболее яркие, наиболее удачные моменты сегодняшнего спектакля, отметив необыкновенно острую, насыщенную игру Михаила Львовича Арцеулова в роли Макдуфа, и стал расслабляться в попытках уснуть. Но что-то мешало ему. Театр чувствовал в себе что-то лишнее, что-то не присущее себе. Что-то постороннее.