Смерть империи - [26]

Действительность бросала нам вызов: требовалось создать политику, которая способствовала бы открытости и демократизации Советского Союза изнутри. Нужна была уверенность, что наши интересы и безопасность достаточно защищены, и в то же время мы поддерживаем перемены в Советском Союзе. Прицел следовало брать большой, но мы должны были быть готовы ждать, если поначалу советские руководители окажутся невосприимчивыми.

————

Мы все еще обсуждали стратегию переговоров, когда 1 сентября 1983 года советский истребитель сбил забредший в советское воздушное пространство корейский лайнер, принеся гибель 269 людям, в том числе члену Конгресса и многим другим американцам. Вначале советское правительство отвергло всякую причастность к катастрофе, затем возложило ответственность на Соединенные Штаты, поскольку те использовали лайнер как «шпионский самолет».

Сам по себе факт сбития самолета, хоть и был ничем не оправданной трагедией, вероятно, не привел бы к серьезному разладу американо–советских отношений, если бы советское правительство признало случившееся, принесла извинения, оплатило ущерб и приняло меры к недопущению подобного в будущем. Ему и раньше — самый последний случай произошел в 1978 году — доводилось сбивать потерявшие курс самолеты, однако жертв тогда было намного меньше. Тот факт, что никаких мер не было принято для предупреждения подобных несчастных случаев, усугублял виновность советского режима.[16]

Советский отклик, однако, обратил несчастный случай в серьезное дипломатическое противоборство. Президент Рейган в выступлении по национальному телевидению, переписав текст, подготовленный составителями его речей и мною, назвал случившееся «преднамеренным убийством». Несколько дней спустя встреча Шульца и Громыко в Мадриде, которая, как мы надеялись, должна была создать более продуктивную основу для переговоров, вылилась в состязание кто кого перекричит, после того как Громыко взрывом ярости встретил требование Шульца свести всю встречу к обсуждению факта сбития лайнера.

Вскоре после этого Андропов сделал суровое заявление, сказав: «если когда и имелись иллюзии», что можно вести дела с администрацией Рейгана, отныне стало ясно, что это невозможно. Спустя несколько недель, когда первые «першинги» были размещены в Западной Германии в противовес советским СС-20, советское правительство выполнило свою угрозу и отозвало делегацию с женевских переговоров по сокращению стратегических вооружений и ракет средней дальности. Американо–советские отношения вернулись к состоянию, в каком они оказались после ввода войск в Афганистан.

То, как СССР отреагировал на свою ошибку в пресечении полета корейского лайнера, дает представление об одном опасном аспекте советской политики. Советские официальные лица лгали, скрывая известные факты, затем пытались переложить вину, а когда это не удалось, прибегли к неистовству и угрозам. Поступая так, они сами вложили в руки администрации Рейгана тяжелую дубину, которой и были поколочены у всех на глазах.

Уже решившийся на активные переговоры Рейган заговорил, однако, жестко, когда советские руководители отказались взять на себя ответственность за катастрофу. Ярость его была искренней, равно как и Шульца, как и любого другого сотрудника администрации. Тем не менее, американский ответ, не будучи выражением слепого гнева, предполагал донести до другой стороны два важных предупреждения; во–первых, о том, что реакция советского правительства на собственный промах неприемлема и абсолютно во вред Советскому Союзу; во–вторых, о том, что Соединенные Штаты по- прежнему заинтересованы в устранении наших разногласий. В то время как СССР грозился отозвать свои делегации с женевских переговоров по контролю за вооружением, мы свои вернули за столы переговоров.

Рейган предлагает программу

Несмотря на наше желание держать каналы связи открытыми, американо–советские отношения оказались замороженными на несколько месяцев. Осенью 1983 года здоровье Андропова быстро ухудшалось, и советская политика, похоже, завязла в трясине дурного настроения. Были, однако, среди советских деятелей трезвомыслящие люди, которые понимали, что их руководители допустили ряд серьезных ошибок и что страна платит тяжкую цену за порожденные ими международную изоляцию и враждебность.

В октябре 1983 года Сергей Вишневский, политический обозреватель «Правды», знакомый мне по Москве, позвонил из Нью—Йорка и попросил о встрече. В Соединенные Штаты он попал, временно замещая заболевшего собственного корреспондента «Правды». Ему, сказал Вишневский, не нужно интервью для «Правды», он просто хотел бы обсудить нынешнюю обстановку. Я считал, что он позвонил мне, дабы неофициально довести кое–что до сведения нашей администрации: прием, к которому СССР прибегал в прошлом, когда отношения были напряженными.

Я пригласил Вишневского пообедать в ресторане через дорогу от Старой Резиденции. Говорил, в основном, он. Охарактеризовал советское руководство как стареющее и заскорузлое, выразил беспокойство по поводу состояния экономики и понимание, что руководству необходимо разрядить международную напряженность, чтобы заняться реформами, только оно растеряно и не знает, как к этому приступиться. Они неосмотрительно загнали самих себя в политический тупик, напортив все с переговорами по ядерному оружию средней дальности и сбитым корейским лайнером. Теперь они понимают, что президент Рейган не только получит согласие на наращивание военного бюджета, но и сможет разместить ракеты в Западной Европе, несмотря на возражения СССР, и скорее всего добьется переизбрания в 1984 году, Вишневский предсказал, что советским руководителям придется прервать переговоры, дабы исполнить свои угрозы, и что за этим последуют несколько месяцев тупиковой паузы, сопровождаемой воинственной пропагандой. Однако он посоветовал нам не считать, что мы не сможем иметь никаких дел в 1984 году. К осени того года советское руководство станет предпринимать попытки постепенно вернуться к переговорному процессу.