Смерть империи - [195]

————

Трещина между Горбачевым и советскими интеллигентами, этими любимцами на первом этапе перестройки, к январю 1991 года пролегла почти окончательно. Всего год назад большинство из них, как и прежде, связывали с Горбачевым свои лучшие надежды на реформу, видя в Ельцине избыток ненадежного, слишком великое усердие потакать толпе для того, чтобы проложить разумный курс. Союз, установленный ими в то время с Ельциным, был скорее тактический, нежели стратегический. Однако в 1991 году, разочаровавшись в Горбачеве, обратившемся к насилию, и задетые за живое призывом Шеварднадзе вылезти из кустов, они пачками стали уходить от Горбачева и присоединяться к команде Ельцина.

Горбачев, похоже, не в силах был понять причин этого, хотя для большинства они были вполне очевидны. Вместо этого он вскармливал в себе ощущение измены и давал волю вспышкам гнева. Как–то, когда я 11 февраля встречался с Черняевым для передачи письма от президента Буша в отношении некоторых проблем, возникших в связи с выполнением соглашения о сокращении вооружений обычного типа в Европе, мне досталась сильная, хотя и косвенная, доза Горбачевской желчи.

В ответ на мое замечание, что позиция Советского Союза в отношении некоторых сокращений не отвечает букве соглашения, Черняев с улыбкой уточнил: «Позиция не Советского Союза, а некоторых из его генералов», — и заверил, что этому вопросу будет уделено внимание, поскольку для его рассмотрения Горбачев уже назначил комиссию, куда вошли и гражданские эксперты, такие как сам Черняев.

Когда же я перешел к обсуждению внутреннего положения, его добродушный юмор испарился. Горбачев, сказал Черняев, глубоко обижен критикой из–за рубежа (по видимости, силовых действий в Литве и «ухода вправо», хотя он не уточнял). Горбачеву казалось, продолжал он, что он заложил основу доверия с западными лидерами, но складывается впечатление, что внезапно она исчезла. Поскольку он, Горбачев, своей политики не менял, то и не заслуживает враждебного отношения со стороны Запада.

«Похоже, он терпит советских генералов, нарушающих официальные соглашения, которые он подписал, зато впадает в обиду, когда на это указывают партнеры по переговорам», — подумал я, но смолчал, Вместо того, чтобы толочь воду в ступе по поводу очевидного, я сказал Черняеву, что тот преувеличивает. По–прежнему во многих областях имеется хорошее взаимопонимание и сотрудничество, в том числе и в Заливе. Хотя, действительно, нас беспокоит кое- что, в особенности, если взять советские действия в прибалтийских государствах. Нас уверяли, что сила применяться не будет, но советские войска убили людей в Вильнюсе, а осуждение этого из Москвы не было ни скорым, ни категоричным- Прошло около месяца после кровавого и беззаконного захвата телекомплекса, а все еше никто не арестован и здание не возвращено под литовский контроль. Разве не понимает Горбачев, какое впечатление это оставляет за границей? Вопрос мой был риторическим.

Обращение с Литвой, впрочем, это лишь часть курса, указывающего на отход от политики реформ, прежде защищавшейся Горбачевым, продолжил я. Нами замечено, что у него, похоже, уже другая команда.

«Что вы имеете в виду — «другая»? Помимо Шеварднадзе — кто? Большинство, в том числе и Черняев, по–прежнему с ним», — возразил Черняев, говоря о себе в третьем лице.

Я признал, что его продолжающееся присутствие вселяет веру, но указал, что среди ушедших, в дополнение к Шеварднадзе, Вадим Бакатин, Александр Яковлев, Николай Петраков, Станислав Шаталин и многие другие. На деле, мало кто из интеллектуалов, сопровождавших Горбачева в поездках по Соединенным Штатам в 1987 и 1988 годах, все еще, похоже, работают с ним.

Бакатин с Яковлевым из команды не ушли, ответил Черняев: они регулярно поддерживают связь с Горбачевым и получат ответственные посты. Что же касается других, названных мною, то их, по сути, и к потерям–то не отнесешь. Петраков выказал себя беспринципным ренегатом, Шаталин психически неуравновешен, а Арбатов (кого я не упоминал) попросту честолюбивый хитрец, перебежавший к Ельцину, не получив высокого назначения, которого домогался. «Как может Горбаче в основывать свою администрацию на людях, которые его предали?» — воскликнул Черняев, добавив, что Горбачев не понимает, с чего это президент Буш вознамерился наказать его.

Обычно Черняев не разражался такими тирадами, из чего я заключил, что он скорее выражает чувства Горбачева, нежели свои собственные. Я поверить не мог, что он не в состоянии понять, почему Горбачева критикуют за границей — и реформаторы дома. Смысла спорить с ним не было, если не считать того, что, на мой взгляд, важно было сразу же внести ясность в подход, свойственный президенту Бушу.

По этой причине я заметил, что он неверно трактует политику президента. Президент Буш вовсе не желает наказать Советский Союз. Однако и ему тоже приходится действовать в некоей политической среде, а потому он знает, что не сможет оказывать содействие Советскому Союзу, если будет продолжаться насилие в Прибалтике или если внутри Советского Союза начнется движение в сторону репрессий, а не реформ. Указывая на эти сдерживающие моменты, Буш просто старается быть откровенным с Горбачевым, чьи достижения он ценит и кого по–прежнему считает другом и партнером.