Смерть империи - [179]

Это объяснение меня мало успокоило. Любая попытка «приостановить» деятельность парламентов в прибалтийских государствах, без сомнения, приведет к массовым демонстрациям, и, если они станут упорствовать, неизбежно последуют и аресты, и военное положение, и кровопролитные столкновения. Вполне хватало беспокойства, вызванного словами Крючкова о том, что он считает необходимым президентское правление «в некоторых местах», но тот хотя бы своих взглядов не скрывал. Услышав же от Черняева о его согласии с тем, что президентское правление, вероятно, понадобится, я пришел к выводу, что Горбачев, должно быть, рассматривает этот вопрос очень серьезно.

Прежде чем покинуть кабинет Черняева, я выразил надежду, что президент Горбачев ни в грош не ставит беспочвенные обвинения людей вроде Алксниса относительно происков ЦРУ (На самом деле мне было любопытно, не получает ли Горбачев подобные же сведения прямо из КГБ, но напрямую спрашивать об этом было нетактично.) Вам не о чем беспокоиться, ответил Черняев. Среди правых есть люди разумные, но Алкснис совершенно потерял голову, и Горбачев на исступленные крики не обращает внимания. Горбачеву хорошо известно, что президент Буш его поддерживает и не желает его падения. Он также предупредил меня не судить по Алкснису ни об армии, ни даже о ее полковниках. Большинство из них настроены по–другому, заявил Черняев.

Я понимал, что Алкснис это нетипичный экстремист, однако подозревал, что куда больше представителей советского офицерского корпуса разделяют его умонастроения, чем нам — или Горбачеву — хотелось бы верить.

Я сказал Черняеву, что с облегчением воспринял его уверения в неизменности внешней политики, и отметил его мнение, что положение внутри страны выравнивается. Однако при всем притом, с середины ноября тональность внутренней политики изменилась. Горбачев действительно не сменил курс?

Черняев рьяно отрицал, что имела место какая–то фундаментальная перемена. Толкующие о «поражении» наших «демократов» ошибаются, сказал он. Они не потерпели поражения, считал он, а просто становятся более практичными, набираясь опыта. Попов и Собчак, к примеру, сотрудничают гораздо продуктивнее, чем прежде.

Пока Тамара Александрова, жизнерадостная помощница Черняева, провожала меня к выходу из здания Центрального Комитета, я думал, что сказанное Черняевым о советской внешней политике выглядит точным, а вот для утверждения об улучшении положения внутри страны оснований меньше. Я не представлял, как можно отрицать, что политика Горбачева сместилась к более жесткой линии, замечания же Черняева о «демократах» выглядели не более чем благим пожеланием.

Тогда мне не было известно то, о чем я узнал только из мемуаров Черняева, опубликованных им в 1993 году: он пытался убедить Горбачева назначить Анатолия Собчака премьер–министром. Если бы Горбачев сделал это и поддержал приход Собчака к руководству, то реформаторы могли бы вновь оказаться в его команде — и заняться созидательной работой.

Человек Прошлого Года

С того времени как Горбачев стал президентом, его популярность пошла на убыль. Опросы, проводимые Всесоюзным центром по изучению общественного мнения Юрия Левады фиксировали постоянное падение. В декабре 1989 года 52 процента опрошенных заявили, что они полностью одобряют деятельность Горбачева. К январю 1990 года доля их упала до 44 процентов, к маю — до 39 процентов, к июлю до 28 процентов и к октябрю до 21 процента. Опрос в конце 1990 года, по результатам которого определялся «Человек Года», показал, что 32 процента поддержали Ельцина и лишь 19 процентов — Горбачева. Годом раньше 46 процентов поддержали Горбачева и всего 6 процентов — Ельцина.

Что касается Ельцина, то, как некоторые полагали, к концу года его авторитет стал падать. Не в силах справиться со своим собственным Съездом народных депутатов (который был еще не готов изменить Конституцию РСФСР и установить президентство), он к тому же бесплодно противился предложениям Горбачева.

Некоторые слои общества, по крайней мере, стали замечать, что Ельцин склонен больше обещать, чем способен предоставить, меняет под нажимом свое мнение, не во всем следует собственным обязательствам, может быть неустойчив в поведении, порой пропадая из виду на целые недели.

При всем при том он показал: стоит ему захотеть, и он способен воспрепятствовать любым ограниченным инициативам Горбачева. Ельцин стоял за такого рода перемены, которые реформаторы считали необходимыми — те самые, которые были анафемой для твердолобых коммунистов. Теперь он стал самым популярным политиком в стране и, хотя с этим можно спорить, самым влиятельным, поскольку у него сложились хорошие, пусть и поверхностные, отношения с большинством избранных руководителей республик.

Единственная надежда Горбачева на политическое выживание и сохранение хотя бы какого–то союза, похоже, зависела от его готовности и способности взяться за общее дело с Ельциным и демократами. И все же, оценивая положение на начало 1991 года, я был убежден, что Горбачев не только не увидел того, что было ясно мне, но в действительности делал прямо противоположное тому, что я предсказывал.