Смерть императора - [7]

– Мой хозяин в городе… – завопил вдруг здоровяк – возможность быть распятым ему явно не понравилась. Да и шанс очутиться на рабском рынке в эти дни тоже не радовал – таких как он крепышей тут же отправляли ворочать камни, расчищая город, на самые опасные и грязные работы, где люди калечились или погибали ежедневно. – Хозяин все подтвердит! Сразу непременно подтвердит, – теперь здоровяк смотрел на Приска и вигила почти умоляюще.

Первым желанием было – немедленно спешить к дому Амаста, схватить мерзавца и… Но у того в доме наверняка полно преданной челяди, и в одиночку трибун ни за что не сможет его захватить.

– Где живет твой хозяин? – спросил трибун у Пана.

– Через три улицы отсюда – дом у столетнего кипариса.

– У тебя есть клетка, чтобы этого парня запереть? – Этот вопрос был уже адресован вигилу.

– А то! И не одна.

– Отлично. Запри его на час. У меня срочное дело в двух кварталах отсюда. А когда я вернусь, мы проверим – правду ли говорит этот тип. И кстати… – Приск сорвал с пояса здоровяка кожаный мешочек. – Что тебе передал этот бродяга?

– Не смей! – прорычал Пан. – Это вещь господина.

– Да? – Приск развязал тесемки и извлек из мешочка маленький стеклянный флакончик. Горло было плотно заткнуто и еще обмазано каким-то твердым составом. – Мне почему-то кажется, что в этом флаконе – не духи.

«А если уж быть точным – яд… Только вот кого собирался отравить Амаст?» – вслух этого Приск не сказал. Да и вряд ли Пан знал на этот вопрос ответ.

Раба поместили в клетку и заперли. После чего Приск зашагал к месту раскопок. Итак, надо спешить. Не исключено, что Амаст, заметив, что Пан не вернулся с тайной встречи, начнет тревожиться. Да что там – тревожиться! Попросту сбежит. Первым делом: направить три контубернии – это как минимум – к дому Амаста. А затем вернуться и вместе вигилом отвести Пана к хозяину. Вот там и посмотрим – тот ли это самый Амаст или какой другой.

– А мне что делать? – послышался женский голос сзади. Как ни странно, в голосе звучали требовательные нотки.

Приск обернулся. Матрона шагала за ним и не отставала.

– Послушай, как зовут тебя?

– Флавия…

– У тебя кто-нибудь остался в городе?

Она замотала головой:

– Никого. Муж погиб. Брат, мама… – Она на мгновение стиснула зубы, переборола подступивший к горлу комок. – Никого…

– Послушай, Флавия… Я – военный трибун, занимаюсь раскопками в городе… Наступит весна – уйду с армией в Парфию. Я ничего не могу для тебя сделать. Тебе лучше остаться на площади. Может, встретишь кого из родни…

– Я знаю, да… там надо быть… – Женщина усмехнулась. – Но за мной никто не придет. Мертвецы не возвращаются, трибун.

«Быть может, Аррия вот так же просит о помощи, и ей все отказывают…» – подумал Приск.

– Знаешь что… я сейчас отведу тебя к месту работ, побудешь там до заката, а вечером пойдешь со мной. Договорились?

Женщина вместо ответа схватила руку Приска и поднесла к губам.

– Да перестань. Я еще ничего для тебя не сделал.

Приск не знал точно, зачем он так поступает, – вокруг было полно несчастных, которым требовалась помощь куда больше, нежели Флавии, – изувеченные падением камней и деревьев, взрослые и дети, они порой лежали, умирая, на мостовой. По утрам солдаты раздавали им сухари – из легионных запасов, – чтобы горожане, лишившиеся всего, не умерли с голоду. Но все равно люди умирали – и вновь повозки везли свою страшную кладь по расчищенным улицам прочь из города. Приск видел – и не однажды – как прямо на улице легионный медик отпиливал несчастному горожанину раздробленную конечность. И если солдат обычно переносил муку стоически, то привыкший к наслаждениям антиохиец орал как резаный, если, разумеется, боги не посылали ему в своей милости беспамятство.

И все же чем-то эта женщина тронула его сердце… Быть может, тем, что несмотря на потери держалась твердо, как триарий[15], когда сражение уже почти проиграно, и последняя шеренга вступает в бой.

* * *

К приходу Приска солдаты расчистили уже почти весь атрий, обнажив на полу прекрасные мозаики с богиней Дианой-охотницей в центре. По углам атрия на мозаичной картине среди зарослей прыгали мохнатые олени и длинноухие зайцы, там и сям выглядывали из кустов кабаны и леопарды, тигры и антилопы. Да и стены – судя по всему – украшали в основном пейзажи – сады, скалы, тонущие в голубой дымке горы. Денежный сундук в центре стоял на куске мрамора, будто на белой скале. С него уже сняли бронзовые скобы, крепившие хозяйскую казну к полу, и шестеро солдат готовились волочить его из атрия.

– Так это дом Александра и Береники! – воскликнула Флавия, когда Приск привел ее к развалинам, на которых трудились три его центурии.

– Вернее, то, что от него осталось, – уточнил трибун. – Надеюсь, хозяева живы – тел мы под камнями пока не нашли – только труп привратника.

– Разумеется, живы, – отозвалась Флавия. – Александр с Береникой были у себя на вилле в тот день, когда случилось землетрясение. Я видела их у фонтана с тремя дельфинами – они приходили к стене кого-то искать. – Женщина покачала головой, брови ее сошлись на переносице. – Я умоляла… долго… их вилла почти не пострадала… и я… я ведь только просила взять меня с собой… пока не найду кого-нибудь из родни… Береника сначала согласилась… Но потом Александр накричал на нее, и она отказала… сунула мне в ладонь пару монет и ушла… Они бросили меня на улице… Как ветошь… как…