Смерть или престол (Книга Дуба) - [16]

Между пальцами девушки посыпались искры, а ее странное оружие нагрелось. Однако Ясенке и в голову не пришло снова начать кружить камень над головой. Почему-то она была уверена в том, что защита талисмана ей здесь не понадобится.

Окончательно осмелев, Ясенка остановилась перед гигантской каменной фигурой. Глаза… Не показалось ли ей, что в них что-то изменилось? Может, они стали светиться немного ярче, когда у нее в кулаке разогрелся камень силы? Ясенке опять почудилось, что на нее смотрят — но откуда-то издалека. Она разжала кулак — и обнаружила, что из камня силы льется свет. И при этом камень стал таким горячим, что почти обжигал ей ладонь, словно она подняла недавно выпавший из огня уголек.

Это могла быть игра воображения — но Ясенке показалось, будто из амулета поднимается слабое пламя. Пламя мигнуло раз, другой — и погасло. И с ним исчезло ощущение, будто за ней наблюдают, и таинственная атмосфера, окутывавшая изваяние, тоже рассеялась. Теперь перед девушкой был всего лишь кусок обработанного камня, в котором никогда не было жизни. Если не считать жужжания насекомых, все было тихо: ни криков, ни кваканья. И земля больше не сотрясалась от прыжков громадной туши болотника.

Ясенка медленно обошла вокруг огромной статуи, внимательно ее рассматривая. Стебли вьюнка оплели заднюю часть каменной фигуры, словно надеясь удержать ее на месте, если той вздумается куда-то пойти. Когда девушка снова встала перед мордой чудища, то увидела, что под передними лапами, лежавшими на толстом брюхе, вырезаны в камне какие-то значки, расположенные рядами.

Трясинные люди ученьем не интересовались. Умные вещи — это для знахарок; и в каждом поколении существовала знахарка — такая, как Зазар. Она жила среди трясинного народа, хотя к нему и не принадлежала. Утверждалось, что знахарки живут вдвое дольше обычных людей или еще больше. И эти особые люди всегда хранили у себя странные записи, как хранила их и Зазар. По этим записям Зазар научила Ясенку читать. Ясенка провела немало часов, осваивая знаки, с помощью которых различные хранительницы записывали события, достойные упоминания. Теперь она могла разбирать эти знаки не хуже своей наставницы и даже прочла те записи, которые Зазар сама добавила к старым табличкам. Но никогда прежде девушке не встречались вот такие колонки точек, прямых линий и зигзагов.

Она снова присела на корточки, сжимая камень силы в обеих руках. Он успел остыть, но Ясенка не сомневалась в том, что он предупредит ее о приближении какой-нибудь опасности. Пусть она не может прочесть эту надпись — зато может ее запомнить!

Королева Иса была недовольна тем, как осуществляются ее планы. Вернее, тем, что их осуществление приостановилось. В течение многих лет она неоднократно пыталась вызвать маленького невидимого слугу — и каждый раз терпела полный провал. После первых попыток она умерила свое рвение, поскольку оказалось, что всякий раз такая ворожба уносила немалую часть ее красоты. Поскольку Иса и раньше была бледной, похожей на лисичку (таков удел многих рыжеволосых женщин), то она давно освоила искусство применения косметики.

Последняя попытка вызова помощника, совершенная полгода назад, оказалась самой ужасной.

Чары положено произносить в виде, максимально близком к естественному: без прикрас, в простой одежде. Когда по окончании последней жуткой попытки королева отправилась приводить себя в порядок, то ужаснулась. Без привычной косметики ее лицо стало таким, что при виде собственного отражения она чуть не убежала подальше от зеркала. Неподведенные брови подернулись серебром и нависли над глубоко запавшими глазами — не теплыми карими, как следовало бы ожидать, а цвета холодной стали.

Рот превратился в безгубую щель, гнев прочертил морщины на ее высоком лбу. И на подбородке появились морщины, а сам он почему-то стал квадратным и тяжелым… такой подбородок был бы уместен под воинским шлемом, но не под шапочкой знатной дамы.

Исе невыносимо было смотреть на себя. Она вышла замуж в пятнадцать лет, родила Флориана в семнадцать. Сейчас ей было чуть больше тридцати — но на вид можно было дать лет на сорок больше. Содрогнувшись, королева потянулась за своими баночками и флаконами и наконец сумела соорудить маску, скрывшую самый страшный ущерб. По крайней мере, ей хотелось на это надеяться.

Под гнетом постоянных недугов король Борф стремительно сдавал. Поначалу королева склонна была приписывать это алкоголю, которым он накачивался днем и ночью. Но постепенно она поняла, что дело не только в пьянстве. Казалось, Борф лишился какой-то внутренней опоры.

Не зная, что предпринять, Иса старалась скрывать ото всех, насколько ослабел король, объясняя его состояние то легким недомоганием, то простудой, то воспалением суставов. Однако она не могла надеяться на то, что сможет вечно утаивать его растущую беспомощность.

Когда горы проснулись и начали изрыгать огонь, состояние Борфа стало ухудшаться еще быстрее! Наконец он слег, и лишь самые ненаблюдательные могли обманывать себя и думать, что он еще когда-нибудь поднимется.

Это вызывало у Исы смешанные чувства. С одной стороны, она была рада тому, что король полностью отошел от повседневных дел государства, потому что это позволило ей взять в свои руки еще большую власть. И — да, она радовалась и тому, что Борф больше не интересуется дворцовыми служанками, хотя сама она не питала к нему никакой привязанности. Время ревности давно осталось позади. Однако она не желала мужу смерти. Наоборот: она надеялась, что он продержится достаточно долго, чтобы Флориан оказался уже в таком возрасте, когда можно взойти на престол, чтобы ей не пришлось бороться за регентство. Иса понимала, что ей лучше всего оставаться в тени, не демонстрировать всем той власти, которая уже перешла к ней. Однако для этого нужно было время: Флориан еще не созрел для того, чтобы ему можно было доверить самостоятельное правление, без регентов.