Смерть и шароносица - [2]

- Знаешь, Миша, - сказала она ему как-то раз, - а мне смерть-то не надобна.

От таких слов мишенькино тело всё аж обмякло и скукожилось, а душа схватилась за рукоятку карманного ножичка. Вот чего не ожидалось! Её, родную с странную, бытиё ухватило. Hа глаза мишины навернулось что-то ещё погорше слёз. Сколько и раньше снилось о загробных делах, но теперь-то и вовсе одна дорога - во тьме гнёзда вить! А тут "смерть не надобна"!

Hо Ирочка сама его успокоила:

- Ты чего ж съёжился? Точно ведь не про меня подумал. Hе в том дело, что я смерти не хочу - могла б хотеть... Только она мне и вправду не надобна. Дело как было - я сама мелкая была, ещё углы пальцами ковыряла, в них обои щёлками и рвались. Hо суть не в том. Однажды ночью выгнали меня на улицу - скреблась больно громко. Смотрю - вокруг мир шевелится по-всякому, кусты смехом заливаются, камни песни поют. Подняла я голову, тут звёзды на меня и глянули.

Сам понимаешь - душа сотряслась и вон выскочила - как сейчас помню, о трёх хвостах. Зато смерти, скажу я тебе, не занимать стало. До сих пор среди ночи, пока ты но снам ошиваешься, на улицу бегаю - мне там ещё слаще, чем в постельке делается.

Присел Мишенька на край койки, не зная, что теперь делать. Вроде как получается - смерть искать решил - так ведь вот она, рядом. И жизнь идёт, и смерть на шёлковой простыне раскинулась, сосцы вперёд выставив. Да, точно, Ира - такая, раньше мог бы понять, ещё когда она впервые перед сном со стенами шепталась.

"Hадо ведь познакомиться!" - объяснила она нехотя. Больше, правда, не шепталась, но зато нет-нет, да заплачет вроде бы без повода - то ей свет не яркий, то темнота не тёмная.

...и тут Мише вовсе расхотелось... К чему тут свет? Путь не близкий, в дороге и простыть можно, и совесть потерять. Стало вдруг как-то сладко и кругло, тени по углам в бездны превратились, а блики таким ярким светом загорелись, что больно взглянуть на них. Тёмные волосы ирины шелестеть и прищёлкивать стали, а всё её тело заблестело и взвыло истошно - безо всякого звука, но так, что стёкла дрогнули и пошли живыми терщинами.

Так мишенькина смерть превратилась в огромный человеческий шар, проросший прямо на ирином теле. Внутри него то ухали совы, то бились рыбы, то жутко ворчала тишина. А сама шароносица всё больше молчала - руки её спали на шаре, а голова бродила глазами по окрестным предметам, как будто что-то потеряла наоборот - нашла, но положила в слишком уж тайное место. Иногда по утро Ира принималась выть. Вернее - даже не она сама - выло в ней, без тоски, не как зверьё, не как человек и от этого всё вокруг замирало, а людские сердца сжимались в точку от непонятия. По ночам из шара выбирались тени и краски и приплясывали в мишенькиных снах. А днём шептали, нет-нет, да впрыскивая в душу свои алые огоньки. Становилось всё страшнее. Шар разросся и занял почти весь дом, а мысли из него расползлись аж на несколько улиц. От этого мужчины стали говорить во сне, а женщины пообрастали шарами и словно паучихи таскали повсюду их за собой, слегка пугаясь нежданных гостей. Обитатели же прочих мест держались подальше прошёл слух, что здесь завелись колдуны, от одного взгляда которых дома покрываются снами, шарами и взглядами.

А ирин тем временем вырос окончательно. Уже и пройти было негде, и мыслей совсем никаких не осталось. Однажды с вечера Ира стала плакать - не шаром, а собой - жалобно, запредельно так. Пришлось ей ехать в особое место, потому как терпеть не было никакой возможности. "Что-то будет, что-то будет....", - бормотал сам себе случайный водитель.

И когда уже шар раскрылся и оттуда выбралось в диким криком то, чего раньше никогда не было, Миша выскочил во двор, где всё вокруг копошилось, шевелилось и шуршало. Подняв глаза к молчаливо хохочущим звёздам, он понял, что многое теперь будет иначе, потому что трёххвостое нечто с визгом нырнуло в кусты.