Смерть и прочие хэппи-энды - [14]

Прямо здесь! Я вижу его удивленное лицо и целую в полуоткрытые губы.

И знаете что? Он целует меня в ответ!

Да!

Он делает это!

И вдруг мы оказываемся будто склеены в единое целое: обнимаемся, целуемся, и он обхватывает меня, согревая от холодного воздуха. Поцелуй все длится. Мучительный, бесконечный. На его губах вкус сигарет и мяты. Мы раскованы друг с другом так, словно давно знакомы.

Он поднимает меня и, закружив, переносит под защиту массивного бука, сбрасывает с меня шляпку, проводит рукой по волосам. Мы падаем на землю, и наши губы неохотно размыкаются, когда я кладу голову на его грудь.

Амбровый запах от его мягкого шерстяного джемпера смешивается с ароматом его кожи, который еще сильнее меня возбуждает.

Он обнимает меня и вновь притягивает к своему лицу, разворачивает так, что я оказываюсь рядом с ним на траве на боку, прижатая к его телу. Глядя мне в глаза, он гладит меня по щеке, а потом опять находит губами мои губы.

Он пробуждает давно забытую часть меня: моя кожа отзывается на его прикосновения, когда он снимает с меня одежду, а мои руки, в свою очередь, раздевают его. И наш земляной матрас, грубый и бесформенный, становится для нас мягче пуховой перины.

Мы путаемся в одежде друг друга, шарфы и ремни, пуговицы и крючки превращаются в сложные творения рук человеческих, от которых необходимо поскорее избавиться. И когда нам это удается – довольно неуклюже, но быстро, – мы прижимаемся друг к другу обнаженной кожей.

Между поцелуями мы смеемся, глядя друг другу в глаза; удивительное очарование перевешивает чувство осторожности и страха.

Никогда раньше я не чувствовала себя такой свободной.

– Все нормально?

– Да, – выдыхаю я.

– Могу я?..

– Да.

Случается неловкий момент, когда он входит в меня, но потом его руки переплетаются с моими, и мы смотрим друг на друга без смущения, улыбаясь, смеясь, целуясь и занимаясь любовью, как это всегда и бывает. Как и должно всегда быть. Он обхватывает мои ягодицы, защищая меня от трения о землю, и новый угол моего таза только усиливает ощущения.

Я в полной гармонии с его телом, мой разум погружается в ритм каждого пульсирующего толчка. Мое дыхание учащается, кровь бурлит во мне – такой живой, ожившей, пока все мое тело не содрогается и я не кричу, забываясь и освобождаясь от тысячи горестей. Когда он кончает, то зарывается лицом в мои волосы и долго рычит от наслаждения, прижимаясь к моей коже. Он целует мою шею, а потом всей тяжестью своего тела наваливается на меня.

Мы обнимаем друг друга, и стук наших сердец, наше учащенное дыхание – единственное, что нарушает звенящую тишину, прежде чем он шепчет мне на ухо:

– Черт, это было здорово!

И я отвечаю:

– Да, круто. – Правда, я не уверена, что говорю это вслух, потому что в этот момент широко улыбаюсь.

Он прижимает меня к себе, как будто не собирается никогда отпускать, и я не хочу, чтобы он отпускал, но затем…

– Я больше не могу дышать, – говорю я, вдруг ощутив его тяжесть.

Он издает негромкий смешок и откатывается в сторону.

– Так хорошо? – говорит он, улыбаясь.

– Лучше, чем хорошо.

– Забавная штука секс, верно? – Его голос кажется невероятно успокаивающим.

– Я ни с кем раньше так не веселилась.

– О, дорогая, ты из тех девушек, которые обычно не зажигают свет?

– Да, – хихикаю я. – Наверное.

Он подхватывает мой сброшенный берет и кладет мне на лицо, прикрыв им глаза.

– Теперь ты счастлива?

После дней и ночей одинокого самоанализа этот интимный незнакомец заставляет меня улыбнуться. Он убирает берет и нежно целует меня в каждое веко.

Мы лежим под тяжелыми осенними ветвями, улыбаясь свету, пробивающемуся сквозь листву. Я размышляю о случившемся, удивляясь тому, что чувствую себя так комфортно.

Все произошло так, будто мы были совершенно одни – мы даже не подумали о прохожих. Прохожие! Они вполне могли бы здесь появиться. Но нас бы ничто не остановило. Даже угроза ареста.

Я вздрагиваю.

– Замерзла? – спрашивает он.

– Немного дует, если честно.

Он накрывает меня своим пальто.

Наша перина теперь снова превратилась в бесформенную груду одежды и грязи, а вместо моей пуховой подушки опять его рука.

Я чувствую, что пора привести себя в порядок, и нашариваю свои трусики. Он следует моему примеру – подтягивает трусы, спущенные до лодыжек, надевает брюки.

– Кажется, на мне половина всего здешнего вереска, – замечает он.

– А на мне другая половина, – смеюсь я, неэлегантно стряхивая песок.

Он сует руку в карман пальто, достает смятую пачку «Мальборо», вытаскивает одну сигарету и зажигалку «Бик». Щелкает колесиком. Пламя зажигается не с первой попытки, но наконец он закуривает, глубоко затягиваясь. Его скулы выглядят острыми и четкими, утренняя щетина это подчеркивает.

Он протягивает мне сигарету, и я беру ее, как будто это самое обычное, что я когда-либо делала. Изо всех сил стараясь не выставить себя идиоткой, я посасываю фильтр, полная решимости не дать проклятой штуке погаснуть.

Он усмехается:

– Ты никогда не курила, да?

– С чего ты взял?

– Несложно догадаться.

Я улыбаюсь:

– Теперь это звучит глупо, но я всегда боялась, что это может меня убить.

Я смотрю на сигарету и делаю еще одну затяжку. И, словно в подтверждение его слов, поперхнувшись дымом, захожусь в приступе кашля.