Смерть и побрякушки - [8]

— Как мальчик себя чувствует?

— Спасибо, плохо, — снова буркнула Марина. Она не собиралась принимать перемирие. Все вокруг добренькие, все за ребеночка радеют, одна она мерзкая тетка! А предложи Марина сейчас вот этой добренькой адвокатше: «Возьми опекунство, спаси дитенка от детдома…», вся эффектная прическа дыбом встанет. Руками начнет махать, про личные заботы рассказывать, объяснять, что она человек посторонний. Вот и Марина семейству Севастьяновых тоже посторонняя. И не надо про кровные узы, много та же Аленка про эти узы вспоминала, когда Пашку уводила!

Но в самом деле, что же теперь делать с Сашкой?

— Вы его с кем оставили? — элегантная адвокатесса все еще пыталась наладить отношения с бездушной девицей, от которой нынче зависела судьба беспомощного малыша.

— Ни с кем, — рассеяно обронила задумавшаяся Марина. Тишина, повисшая в кабинете после ее слов, заставила Марину поднять глаза на собеседницу.

— Ни с кем? Один? Вы оставили годовалого ребенка одного? — с почти мистическим ужасом переспросила адвокатесса.

— Сашке полтора, — еще ершилась Марина, но откровенное изумление на холеном лице юридической дамы вынудило ее занервничать. Действительно, как там малый, вон сколько времени ее нет дома.

Адвокатесса тем временем окинула Марину весьма странным взглядом, потом принялась укладывать документы в папку.

— Езжайте-ка домой, Марина Сергеевна. Здесь все бумаги, просмотрите на досуге. Возможно, вы правы, вы действительно не созданы для заботы о ребенке.

Марину передернуло. Конечно, эта совсем нестарая еще красотка, всего лет на пять постарше самой Марины, все всегда делает правильно: подчиненными командует, дела ведет, бумаги оформляет, с милицией ладит. А дома ее, неверное, ждут муж и двое детей и здесь она тоже идеально в курсе: что приготовить на обед, как решить задачку по математике, и с какого возраста можно оставлять ребенка одного. Что поделаешь, не всем дано.

— Если вы всерьез решили отказаться от опекунства, — между тем продолжала адвокатесса, — свяжитесь со мной как можно скорее. Думаю, обойдемся и без детдома, я смогу подыскать порядочного человека, который позаботиться о ребенке, — Она подала папку Марине, — И пожалуйста, когда некому посидеть с мальчиком, я охотно приеду к вам или пришлю кого-нибудь. Он еще слишком маленький, дети в таком возрасте нуждаются в постоянном присмотре.

Марина вышла из прозрачного аквариума, прошла между двумя рядами столов — за каждым, погруженные в бумаги, восседали безупречно-офисные господа. Краешком сознание Марина отметила, что при ее появление шелест бумаг стих и поймала несколько любопытных взглядов исподтишка. Похоже, история убийства и наследства здесь известна каждому. Наконец Марина очутилась в коридоре. Дверь за ее спиной захлопнулась, чтобы тут же открыться снова.

— Может, мне вас отвезти, быстрее будет, — озабоченно предложила адвокатесса.

— Спасибо, сама доберусь, — покачала головой Марина.

— Как знаете, — на лице дамы читалось сомнение.

И чего переполошилась? Квартира на замке, окна Марина проверила, все колющее и режущее припрятано, да и не будет мальчишка шлятся по дому, даром, она, что ли, выцыганила у соседей деревянную решетчатую «арестант-кроватку». Передернув плечами, Марина зашагала по коридору. С утра не отпускавший озноб трепал ее все сильнее, болела голова, а главное, невыносимо хотелось спать.

Кошмар последних дней помнился Марине смутно, мелькали лишь фрагменты, словно рваная пленка старой киношки. Коридоры милицейского морга, белый свет и оцинкованные столы, при одном взгляде на которые начинало ломить кости. Мужчины и женщины с привычными стылыми гримасами положенного по разнарядке сочувствия поверх невыносимо казенных лиц. Кладбищенская контора и оскаленная яростью мадам Маргарита, швыряющая сто баксов поверх пучка справок. Деловитый Лешка с ящиком поминальной водки. Незнакомые люди в строгих костюмах и с венками в руках. Прочувственные речи, ни слова из которых ни доходит до сознания. И поверх всего болезненно ярким пятном — два красных гроба.

Но даже дни не были так страшны, как ночи.

Марине не раз случалось проводить бессонные ночи. Журналистский хлеб не легок. То вечные разъезды, ожидания на темных холодных полустанках, ночевки черти где, когда возможность вздремнуть на стуле представлялась даром небес! Полуночные светские тусовки: туфли жмут, косточка лифчика вылезла и давит, а ты сквозь застывшую улыбку рассуждаешь об эстетике постмодернизма и роли прессы в современном обществе. Всяко бывало, но такого…

Ночь полнилась криком. Стоило Марине закрыть глаза и тихонько поплыть в сон, как из Сашкиной постельки раздавалось требовательное «мама!». Словно подброшенная, Марина срывалась с кровати и бросалась к малышу. Она протягивала руки, Сашка видел, что перед ним вовсе не мама и темноту спальни оглашал истошный вопль. Малыш отпихивал Марину ручонками, извивался и тут же воздух наполнялся омерзительным запахом. Скрутив бьющегося ребятенка, Марина меняла загаженный памперс, укладывала, закутывала в одеяло… Измученный битвой Сашка засыпал, Марина на подгибающихся ногах брела к кровати, ложилась… «Мама!» И все начиналось сначала.