Смерть и немного любви - [35]

— И не собираюсь. Вы вольны думать все, что вам угодно. Даже если вы правы, фирма никаких законов этим не нарушает.

— Скажите, а где вы были в минувшую субботу?

— Я был дома, — быстро ответил Латышев, ни на секунду не задумавшись.

Этот ответ Селуянову совсем не понравился.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Разумеется. Я был с женщиной, могу назвать ее имя, она подтвердит.

Алиби, составленное женщиной, Селуянову не понравилось еще больше. Цену таким алиби он знал хорошо.

— Мне сказали, что одно время вы усиленно ухаживали за Эленой Бартош. Это правда?

— Ну и что? Что в этом противозаконного? И вообще, это было давно.

— Ну какая разница, давно или недавно. Было?

— Допустим.

— Вы собирались на ней жениться?

— С чего вы взяли?

— Я просто спрашиваю. Так собирались?

— Ничего подобного. Я просто ухаживал за красивой девушкой.

— За дочерью вашего шефа, — с невинным видом уточнил Селуянов. — Значит, жениться на ней вы не собирались?

— И в мыслях не было.

— А Тамила Шалвовна думала иначе.

— Меня не интересует, что думала Тамила Шалвовна.

— А что думала Элена, вас тоже не интересует?

Латышев запнулся. Его лицо медленно каменело прямо на глазах у Селуянова.

— Я не понимаю, к чему все эти расспросы, — наконец медленно произнес Марат. — То, что было между мной и Эленой, не имеет никакого отношения к событиям в загсе.

— Значит, вас не интересует, что думала Элена по поводу ваших с ней отношений?

— Нет.

— Странно. Вообще-то она была уверена, что вы хотите жениться на ней.

— С чего ей быть уверенной в этом? Глупости!

— А с того, что вы делали ей предложение. И она, между прочим, его приняла. Вы об этом забыли?

— Да мало ли что может померещиться молоденькой свистушке!

— А кольцо ей тоже померещилось?

— Какое кольцо?

— Которое вы подарили ей, когда отдыхали вместе на Балатоне. Элена страдает галлюцинациями?

— Послушайте, не делайте вы проблему на ровном месте! Да, мы ездили вместе на Балатон к ее бабушке, да, мы все ночи проводили вместе, да, я подарил ей кольцо. И что из этого? Я нормальный, хорошо воспитанный человек, и если девушка спит со мной, я считаю нормальным сделать ей подарок.

— Такой дорогой? Кольцо с тремя бриллиантами?

— У вас совковое представление о том, что такое «дорого» и что такое «дешево». — К Латышеву вернулось его прежнее высокомерие. — По моим доходам такое кольцо не было слишком дорогим.

— Значит, вы ни капли не переживали, когда Элена собралась замуж за другого?

— Ни одной секунды.

— Хорошо, — вздохнул Селуянов. — Давайте я запишу имя вашей подруги, с которой вы провели субботу.

— Сделайте одолжение. Ольга Емельянцева, сотрудница нашей фирмы. Она работает в отделе рекламы.

* * *

Белое и черное, черное и белое…

Мой мир с самого детства сужен до этих двух понятий. Можно или нельзя. Плохо или хорошо. Добро или зло. Нет середины, нет полутонов, нет привходящих обстоятельств и неоднозначных решений. Только «да» и «нет». И никаких «может быть».

Мне пять лет… Родители о чем-то громко спорят, мне кажется, что они ссорятся. Отец называет маму сукой, и я тут же подхватываю незнакомое слово, которое так легко произносится.

— Сука! Мама — сука! Мама — сука! — радостно кричу я в восторге от того, что новое слово быстро запомнилось и удобно легло на язык.

Ссора тут же прекращается, все внимание переключается на меня.

— Это очень плохое слово, — строго выговаривает мне мама. — Его нельзя произносить. Ты поступаешь плохо.

— Значит, папа тоже поступил плохо? — резонно спрашиваю я.

Мама растерянно умолкает, но тут в воспитательный процесс вступает отец. Он откашливается и делает серьезное лицо.

— Видишь ли, котенок, — говорит он, почему-то глядя на маму, а не на меня, — бывают ситуации, когда… Одним словом, не все так просто… Никогда нельзя точно сказать…

Но мне пять лет, и меня не устраивает шаткий и непредсказуемый мир, в котором «никогда нельзя точно сказать». Я — ребенок, и я хочу определенности. Моя детская боязливость требует уверенности в том, что мама с папой будут всегда, и всегда будет моя уютная постелька, и плюшевый заяц возле подушки, и сказка на ночь, и яблочный сок по утрам, и бабушкины пироги по субботам. Я хочу знать точно, что, если буду каждый день чистить зубы, говорить «спасибо» и «пожалуйста» и слушаться, меня будут хвалить, а когда начну капризничать или что-нибудь сломаю — меня накажут. Но если бывают разные ситуации, и не все так просто, и никогда нельзя сказать наверняка, то, может быть, меня будут наказывать за хорошее поведение и начнут хвалить за плохое? Мой пятилетний мозг не в состоянии справиться с такой задачкой. И я начинаю злиться.

Мне восемь лет… Родители взяли меня с собой в кино, и я вместе с ними смотрю на экран, где отпетый преступник, сбежавший из тюрьмы, кого-то спасает и погибает. Мама украдкой вытирает слезы, но я не могу понять, что ее так расстроило.

— Мам, тебе что, жалко его? — спрашиваю я, когда мы выходим на улицу, в теплый ароматный весенний вечер.

— Конечно, солнышко, — кивает мама.

— Но ведь он же преступник, — горячо возмущаюсь я. — Он же из тюрьмы сбежал. За что же его жалеть? Умер — так ему и надо.

— Видишь ли, детка, — снова заводит папа свою обычную песню, — не все так просто. Нет людей абсолютно плохих и абсолютно хороших. Он, конечно, преступник, но ведь он спас девочку, не дал ей погибнуть, значит, он все-таки хороший человек. Не всегда можно определенно сказать…