Смерть и корысть - [29]

Едва раздается звонок, Этторина бегом бросается к телефону — сегодня ей просто необходимо с кем-нибудь посоветоваться. Взявшись чистить столовое серебро, она заметила, что в массивном старинном наборе «Бирмингем, 1816» не хватает одного ножа. Она считала и пересчитывала, искала всюду, но все-таки ножей пять, а не шесть, и она проклинает собственную тупость. Дура набитая, вот она кто, и хорошо бы сейчас на проводе оказался умный человек, дал бы ей дельный совет. Поэтому, схватив трубку, она прикрывает ее ладонью и мрачно, встревожено вздыхает: «Алло!»

Введенный в заблуждение ее тоном, Вердзари на всякий случай произносит: «Доброе утро, ваше превосходительство». Он знает, какая перемена произошла с хозяином дома, — мог измениться и голос. Но он сразу понимает, что ошибся. Этторина же мгновенно преодолевает растерянность и встречает непредсказуемую ситуацию с полнейшим спокойствием, даже весело:

— Ах, это вы, комиссар? Нет, это я. Да, его превосходительство сейчас подойдет.

Вести допрос по телефону не легко, и уж, конечно, это не предусмотрено инструкциями. Полагаться на слух, не видя человека, — не лучший способ изобличить виновного. И все же Вердзари не впервые поступает так — бывали случаи, когда одна лишь интонация без других отвлекающих деталей вызывала у него самые верные догадки. Вот и сейчас ему кажется, что он попал в точку: едва узнав его, Этторина явно смутилась, и теперь ее веселый тон кажется ему наигранным. Он не хочет отпускать ее от телефона и продолжает елейным голосом:

— Надеюсь, я его не разбудил?

— Да что вы! Он давно уже на ногах. Сейчас я передам ему трубку… — явно торопится закончить разговор Этторина.

— Минуточку… послушайте! — снова удерживает ее Вердзари.

— Да? — что еще могла ответить не расположенная к беседе Этторина?

Вердзари, воспользовавшись ее замешательством, переходит в наступление:

— Раз уж мы с вами заговорили…

— Я слушаю, комиссар.

Этторина удалилась; Вердзари в ожидании Де Витиса, зацепив носком ботинка ножку стула, подтягивает его к себе, садится. Он без особого труда узнал от этой женщины то, что хотел; похоже, пятно расползлось шире, чем он думал. Но сейчас предстоит сделать самый важный ход: нужно найти верные слова и произнести их как можно естественнее и непринужденнее. Это не должно походить на допрос, не то тот испугается; просто захотелось с ним посоветоваться, вот и все. Только тогда можно надеяться что-либо выведать.

А если начать так: «Вы случайно не видели?..» Нет, он сразу насторожится. Первый вопрос должен звучать совершенно естественно: «Вы не заметили?..» Нет, так тоже не годится. Это слишком прямо, слишком настойчиво, и значит, отвечая, он станет взвешивать каждое слово; я-то в любом случае сделаю соответствующие выводы, а если он будет все отрицать или напускать туман?.. Нет, с Де Витисом это не сработает… Обратиться к нему с таким вопросом — значит сразу подсказать ответ, указать на тот узел, который предстоит распутать и который после такой беседы, быть может, затянется намертво. Что же сказать? «Мне бы хотелось узнать…» Вот это уже лучше. Надо говорить робким голосом скромного чиновника, всегда вынужденного просить разъяснения у тех, кому положено знать больше. Надо говорить так, чтобы у того возникла иллюзия, будто не Вердзари, а он сам, по крайней мере во время этого телефонного разговора, ведет следствие и выискивает улики. Да, наверное, это будет самый мудрый ход по отношению к Де Витису, и на сдержанно-прохладное «алло» прокурора хитрый комиссар отвечает как можно более смиренно, даже с запинкой, и это получается у него очень естественно, поскольку привычка — вторая натура:

— Я просто в отчаянии, ваше превосходительство, вы должны извинить меня… Сижу тут с этими бумагами, закругляться пора… А мне все не дает покоя одна вещь… Чушь, конечно, пустяковина, но помочь мне можете только вы… — И в ответ на вопрос, что он имеет в виду, покорно сознается: — Да я и сам не знаю. Честное слово, это у меня просто фантазия такая, причуда, можно сказать… Понимаете, убитая… В общем, не могу сообразить: изменилось в ней что-нибудь с вечера до утра или нет? Когда все тело обмотано этими веревками, трудно разобраться…

Ответ Де Витиса не слишком обнадеживает. От таких, как он, помощи не жди; бормочет себе «понимаю, понимаю», а сам, как видно, не понял ни черта. Хочется подсказать, открыто задать вопрос, который мучает его, но не слишком ли это рискованно? Он может замкнуться совсем, просто-напросто из-за духа противоречия. А ведь у комиссара он сейчас единственный козырь, только он один видел жертву и вечером, и на следующее утро.

Вердзари уже не надеется узнать что-нибудь полезное и собирается прервать разговор. Надо начать с другого конца, можно допросить и еще кое-кого. И вдруг его осенило: а мог ли вообще Де Витис, наблюдая за ужасной сценой, разглядеть в полутьме спальни то, что у него сейчас хотят выведать? Вполне возможно, не обратил внимания на детали, а наутро, заглянув в окуляр еще раз и ужаснувшись, конечно же, не в состоянии был заметить на теле убитой то, чего там не было накануне вечером. При виде безжизненного тела он мог впасть в панику, испугаться, что убийство свалят на него, и тут уж ему было не до разглядывания. Поэтому надо заставить его восстановить в памяти нужную подробность, и сделать это можно только сейчас, пока не прошло потрясение. После нескольких ободряющих слов, почтительных и сочувственных «вы правы», «как я вас понимаю!», перемежаемых нарочитыми паузами, Вердзари неожиданно и быстро спрашивает: