Смерть и корысть - [23]

Ронда привыкла к неожиданностям; в похвальном стремлении не дать незнакомцу скрыться она прыгает на него и всей тяжестью своего тела прижимает к автомобилю.

Ее мощные лапы когда надо могут быть очень нежными, а осмотрительность хозяина побуждает и ее действовать осторожно. Поэтому, хотя бедняга не в состоянии пошевелиться, но цел и невредим. Белый как полотно, он замер и боится вздохнуть.

Когда Вердзари подходит ближе, он слышит испуганный шепот:

— Я Каррерас… депутат Каррерас, заместитель министра юстиции…

Ну и ну! На сей раз собачка явно перестаралась, думает Вердзари и отзывает чересчур резвое животное.

Ронда отказывается повиноваться приказу хозяина и остается сидеть у ног своей жертвы, настороженно подняв морду, оскалившись, готовая к бою; а Вердзари, как только высокий гость оказывается в состоянии предъявить документы, чтобы удостоверить свою личность, вынужден извиниться.

— Я приехал по анонимному звонку… нам бы в голову не пришло… теперь все понятно, это политическая акция, звонивший знал о вашем прибытии и хотел вас скомпрометировать — здорово сработано, ничего не скажешь…

И вдруг Ронда опять начинает лаять, без всякой видимой причины срывается с места, прыгает на ступеньки и исчезает за дверью, которую государственный муж оставил приоткрытой. Через несколько секунд раздается захлебывающийся лай, и Вердзари бросается в дом за собакой.

Но прежде успевает сказать Каррерасу:

— Пожалуйста, посидите в машине, успокойтесь… Клянусь вам, она никогда еще так скверно себя не вела… — Словно желая оттолкнуться для разбега, он кладет руку на капот машины — и тут же ее отдергивает: мотор еще горячий.

Когда Вердзари попадает в изящно обставленную спальню флигеля и начинает различать контуры предметов в полумраке — жалюзи опущены до самого низу, — он замечает сидящую на кровати человеческую фигуру и уже готовит очередные извинения, проклиная настырность глупого животного. Однако Ронда продолжает лаять без передышки, а человек на кровати не шевелится, не издает ни единого звука, — Вердзари начинает подозревать самое худшее, он рывком поднимает жалюзи и тут же констатирует: налицо покойник, вернее, покойница. И какая покойница: крепко привязанная к кровати, голая, перетянутая, как колбаса, белоснежной нейлоновой веревкой, которая сдавливает и шею, раздутую й распухшую. Да, вероятно, красивая была женщина; он не может этого не отметить.

Вокруг истерзанного тела разбросаны по кровати игральные карты, а на туалетном столике лежит ярко-красная косметичка, перевернутая вверх дном: в ней явно что-то искали.

Вердзари совершенно очевидно, что убийство совершено не с целью ограбления. Какой грабитель, даже склонный к театральным эффектам, стал бы так тщательно связывать свою жертву, затягивать на ней веревку, пока она не задохнется, вместо того чтобы стукнуть ее разок и надолго обездвижить, а самому тем временем преспокойно скрыться. Но бедная женщина, судя по всему, перенесла страшную агонию, оставаясь во власти негодяя так долго, что от ужаса ее лицо утратило все человеческое и превратилось в жуткую маску.

Между тем Ронда, словно старательная ассистентка, снует между спальней и Каррерасом, как бы выполняя чей-то приказ, вот она пускается бегом по въездной аллее; потом за ворота, вскакивает на невысокую каменную ограду, которая отделяет шоссе от круто уходящего вниз, к морю, склона. И оттуда доносится призывный лай.

Вердзари поначалу даже не обращает на лай внимания; он сосредоточенно ищет среди вороха карт, среди раскиданных по комнате вещей хоть какую-нибудь улику, за которую можно было бы ухватиться, а заодно установить личность убитой. Поэтому, несмотря на то, что к призывному лаю овчарки присоединяется голос старательного Де Маттеиса, он все еще не решается выйти из комнаты.

Что бы он делал без верной Ронды? Он ведь не какой-нибудь там комиссар Мегрэ, которого осеняют гениальные догадки, ему бы дотянуть до нужного возраста и выбить у начальства пенсию поприличнее. В Мильярине у него невыплаченная квартира, жена и трое далеко несамостоятельных сыновей, а паршивый диплом юриста позволяет лишь кое-как перебиваться, да притом еще с постоянными переездами из одного конца Италии в другой.

Ронда все лает, а Де Маттеис потерял надежду ее дозваться и замолчал; тем временем Вердзари замечает на туалетном столике несколько бутылок со спиртным и читает экзотические названия на этикетках: шотландское виски, ирландское виски и в невиданной плоской бутылке — «Карловарская Бехеровка», фирма основана в 1807 году. Интересно, что это такое? Искушение слишком велико. Вдобавок это единственная откупоренная бутылка.

Отвинтив золотистую пробку и вдохнув пряный, терпкий аромат ликера, он отпивает глоток и сразу, не переводя дыхания, другой. Он делает это, повернувшись спиной к покойнице — из какой-то инстинктивной стыдливости. Хороший ликер, душистый, оставляет сладковатый привкус; хоть и густой, прочищает глотку и освежает.

Он ставит бутылку на место, опять начинает перебирать бумаги на туалетном столике и вот, наконец, находит водительские права на имя Савелли Луизы, в замужестве Конти. Конти… Какой Конти? Неужели новый заместитель главного прокурора? Тот самый, что говорил с неизвестным осведомителем, а потом дал телефонограмму в комиссариат? Теперь Вердзари вспомнил, кому принадлежит ярко-желтая малолитражка, — это машина Конти, в последнее время он часто видел, как она проезжает мимо, и его люди, не дожидаясь вопросов, сразу поставили его в известность: «Это жена заместителя главного прокурора едет загорать куда-то в Портовенере…» Ну и сплетники! Значит, вот куда она ездила загорать, вот с кем нежилась на солнышке. Нет, не понимает он этих политиков: всегда-то их тянет на чужое, всем-то они распоряжаются, как будто на белом свете, кроме них, никого нет.