Смерть и конюший короля - [7]

Джейн. Так о чем ты, милый?

Пилкингс. О рапорте Амусы. Слушай. «Имею честь доложить, что, согласно моим сведениям, влиятельный вождь по фамилии Элесин-оба собирается учинить смерть сегодня вечером на основании местного обычая. Вследствие вышеизложенного покушения на уголовное преступление жду дальнейших приказаний в полицейском участке. Сержант Амуса».

Пока Пилкингс читает, Джейн выходит на веранду.

Джейн. Я не ослышалась? У него сказано «учинить смерть»?

Пилкингс. Он наверняка имеет в виду убийство.

Джейн. Ритуальное убийство?

Пилкингс. По-видимому, так. Вот ведь жизнь – тебе кажется, что ты уже напрочь искоренил все их варварские штучки, а они непременно проявятся где-нибудь снова.

Джейн. Значит, мы не сможем пойти сегодня на бал?

Пилкингс. Бог даст, сможем. Я прикажу его арестовать. Его и всех, кто хоть как-то замешан в этом деле. А впрочем, тут, скорей всего, и дела-то никакого нет. Просто слухи.

Джейн. Ты уверен? Ведь, по твоим словам, Амуса никогда не приносит ложных слухов.

Пилкингс. Оно, конечно, так. Да только откуда мы знаем, чем его напугали именно сегодня? Ты же видела, как он себя вел.

Джейн (рассмеявшись). Однако согласись, что в его поведении была своеобразная логика. (Понизив голос.) «Я не могу говорить о смерти человеку в одеянии смерти». (Посмеиваясь.) А ты не можешь появиться в полицейском участке, когда на тебе такой наряд.

Пилкингс. Я пошлю туда Джозефа с моими инструкциями. Вот ведь незадача, черт бы их всех побрал!

Джейн. А тебе не кажется, что ты должен сам поговорить с этим человеком, Саймон?

Пилкингс. Так ты, значит, не хочешь идти на бал?

Джейн. Ну зачем же так нервничать, милый? Мне просто хочется, чтоб ты поступил разумно. Разве справедливо посадить человека под арест – причем не просто человека, а уважаемого вождя – на основании… как это у вас говорится?… ага, вот: на основании неподтвержденных данных сержанта полиции?

Пилкингс. Ну, это-то мы сейчас уладим. Джозеф!

Джозеф (из внутренних комнат). Да, хозяин?

Пилкингс. Ты, безусловно, права, я действительно разнервничался. Возможно, из-за этих дьявольских барабанов. Слышишь – стучат, проклятые, и стучат.

Джейн. Да-да, я и то уж думала, когда ж ты обратишь на них внимание. Тебе кажется, что они как-то связаны с этим делом?

Пилкингс. Откуда я знаю? У них неизменно находится объяснение, когда им взбредает в голову учинить шум и гам. (Раздумчиво.) И все же…

Джейн. Что «все же», милый?

Пилкингс. Сегодня их барабаны звучат как-то необычно. Я никогда здесь раньше не слышал такого барабанного боя. Он вызывает у меня странную тревогу.

Джейн. А разве не вся их дикая барабанная трескотня звучит одинаково?

Пилкингс. Перестань ехидничать, Джейн. Может, именно сегодня нам будет не до шуток.

Джейн. Прости, милый.

Встает и, обняв его за шею, целует. Вошедший было слуга поспешно отступает за порог и стучит в дверь.

Пилкингс (чуть раздраженно). Входи, Джозеф, не валяй дурака. И где это ты, интересно, набрался таких носорожьих понятий о тактичности? Да входи же, тебе говорят!

Джозеф. Что прикажете, сэр?

Пилкингс. Скажи, Джозеф, ты христианин или нет?

Джозеф. Христианин, сэр.

Пилкингс. И мой наряд тебя не тревожит?

Джозеф. Нет, сэр, он лишен магической силы.

Пилкингс. Слава Богу, нашелся хоть один здравомыслящий человек! А теперь скажи, Джозеф, – скажи честно, как подобает истинному христианину, – что должно случиться сегодня вечером в городе?

Джозеф. Сегодня вечером, сэр? Вы говорите про вождя, который собирается себя убить?

Пилкингс. Что-что?

Джейн. Как это так – себя убить?

Пилкингс. Ты хочешь сказать, что в городе произойдет убийство?

Джозеф. Нет, хозяин. Никто никого не собирается убивать. Просто этот вождь сегодня умрет.

Пилкингс. Да почему, Джозеф?

Джозеф. Таков уж здешний обычай и закон. В прошлом месяце умер король. Сегодня его будут хоронить. Но до похорон Элесин должен умереть, чтобы сопровождать его на небеса.

Пилкингс. Ох и надоели же мне вечные хлопоты с этим вождем!

Джозеф. Он конюший короля.

Пилкингс (уныло). Я знаю.

Джейн. Саймон, в чем дело?

Пилкингс. Ну разумеется, кто же, кроме него!

Джейн. О ком ты говоришь?

Пилкингс. Неужели забыла? Это тот самый вождь, с которым у меня была стычка три или четыре года назад. Я помог его сыну уехать в Англию, чтобы он поступил там в медицинский колледж. А его отец лез из кожи вон, чтобы мне помешать.

Джейн. Да-да, теперь я припоминаю. Это был очень чувствительный юноша. Как же его звали?

Пилкингс. Олунде. Я, кстати, так и не ответил на его последнее письмо. А этот старый язычник хотел удержать своего сына возле себя ради выполнения каких-то их традиционно-семейных обычаев. Мне, признаться, было невдомек, о чем он хлопочет. Я, можно сказать, вызволил его сына из-под строгого домашнего ареста и тайком переправил на корабль. Очень смышленый паренек, на редкость смышленый.

Джейн. А мне он казался чересчур чувствительным – вроде тех юношей, которые жуют поэтическую жвачку из розовых лепестков где-нибудь в мансардах лондонского Блумсбери.

Пилкингс. Я уверен – из него получится превосходный врач. Он твердо решил этого добиться. И пока ему нужна моя помощь, он может на нее рассчитывать.