Смерть Хорна. Аккомпаниатор - [86]

Трубоукладчик улыбнулся и кивнул.

— Тогда счастливо оставаться, — сказал Даллов и поднялся. Сняв с вешалки пальто, он надел его, затем попрощался с собеседниками.

Взглянув на него, трубоукладчик проговорил:

— Я понял, что прямая — это лабиринт.

После этих слов он и женщина выжидательно уставились на Даллова.

— О! — только и сумел сказать Даллов. Подумав, он снова попрощался и вышел из пивнушки.

На улице было холодно, поэтому он пошел прямо домой. За несколько метров до поворота на свою улицу ему пришлось сойти с тротуара, так как там зияла яма. Она была огорожена жердочками с красно-белой полосатой тесьмой. Даллов попробовал заглянуть в черную яму. Лабиринт, вспомнил он. Странноватая философия для трубоукладчика. На следующее утро его разбудил звонок в дверь. Он встал, поглядел на часы и вышел в коридор.

— Кто там? — спросил он через закрытую дверь и услышал чей-то голос, но ничего не разобрал. — Секунду, — крикнул он.

Зайдя в ванную, он накинул халат и причесался. Открыв входную дверь, он увидел на пороге Шульце и Мюллера, тех двух мужчин, что разговаривали с ним в пустом кабинете окружного суда. Широко улыбаясь, они поздоровались и шагнули через порог. Лишь оказавшись уже в коридоре, Шульце попросил разрешения войти. Даллов мотнул головой и сказал, что толком еще не встал и потому не готов принимать гостей, однако оба мужчины принялись уверять его, что заглянули лишь на минутку.

— Ладно, проходите, — раздраженно сказал Даллов и открыл дверь гостиной.

Предложив гостям стулья, он убрал со стола стакан и тарелки, после чего запахнул поплотнее халат и сам подсел к столу.

— Мы уже дважды навещали вас, но, к сожалению, не заставали дома, — сказал Шульце.

Даллов посмотрел на него, однако ничего не ответил. Ему отчетливо слышалось ровное тиканье старенького будильника с книжной полки. Встав, он подошел к ней, взял будильник, аккуратно завел, поставил обратно. Потом он снова сел. Оба мужчины следили за ним.

Поскольку Даллов молчал, заговорил Шульце:

— Мы зашли, чтобы еще раз предложить работу. Может, вы передумали?

— И это все? — спросил Даллов.

Он поднялся, подошел к двери гостиной и распахнул ее.

— Погодите. Сядьте, пожалуйста. Нам надо поговорить, — сказал Шульце.

С лиц обеих мужчин не сходила вежливая улыбка.

Выждав несколько секунд у распахнутой двери, Даллов сказал:

— Уходите, прошу вас. Мне нечего вам сказать, и мне ничего от вас не надо.

Мужчины продолжали сидеть, не переставая улыбаться. Даллова злило то, что он впустил их в квартиру.

— Сядьте, пожалуйста, — повторил Шульце.

— Уходите же, наконец! — повысил голос Даллов.

Оба мужчины старались удержать улыбку на губах, однако улыбка эта постепенно исчезла, оставив напряженное выражение лиц. Мужчины встали и вышли из гостиной.

Теперь уже безо всякого дружелюбия Шульце обернулся к Даллову и сказал:

— Мы можем вам помочь. Но можем и доставить неприятности.

— Это мне известно, — сдержанно отозвался Даллов.

— Мы еще дадим о себе знать, — проговорил Шульце, переступив порог квартиры.

С лестничной клетки повеяло холодом. Почувствовав озноб, Даллов потер руки и сказал:

— Лучше не надо.

Он закрыл дверь. Пройдя в спальню, он прямо в халате лег на кровать и принялся размышлять об этом утреннем визите.

Весь день он провел дома. Полистал книги, почитал старые письма, на которые уже не надо было отвечать и новости из которых вызывали у него лишь смутные воспоминания или недоумение. Он наскоро приготовил завтрак и без особого аппетита поел, продолжая просматривать бумаги. Стряпня разонравилась ему уже через несколько дней, и теперь каждодневной работой на кухне он занимался без прежней охоты.

Вечером он ушел из дома. На трамвайной остановке он долго разглядывал расписание и схему маршрутов, решая, куда бы поехать. Подошел трамвай, он сел в вагон, а когда трамвай уже тронулся, сообразил, что все еще не знает, куда ехать и зачем он вообще сел на этот трамвай. Тем не менее он остался в почти пустом вагоне, разглядывая подростков, парней и девушек, которые столпились на передней платформе и нахально обжимались. При этом девчонки вели себя не менее агрессивно и нагло, чем ребята. Они изъяснялись совсем немногими, часто повторяющимися словами, которые отчасти даже забавляли Даллова тем, что в нормальном обиходе они воспринимались бы как ругательства или даже оскорбления, у подростков же они явно служили знаками симпатии и расположения. Одна из девушек то и дело хватала парня между ног, тот вроде бы и отталкивал ее, но, с другой стороны, чувствовал себя польщенным.

Даллов даже слегка подался вперед — до того удивляло его поведение подростков. Они обратили на него внимание, стали зло поглядывать и обмениваться какими-то репликами по его адресу. До него долетали только обрывки слов, однако он сразу же отвернулся и уставился в окно. Он почувствовал, что подростки двинулись вдоль вагона к нему. Продолжая глядеть в окно, он напряженно ловил звуки за спиной. Неожиданно его ткнули головою в стекло. Обернувшись, он увидел ухмыляющуюся девушку. Рядом стояли ребята, вид у них был настороженным и угрожающим. Даллов сразу же вновь отвернулся к окну. Он услышал, как подростки пошли дальше. Один из них на какой-то миг навалился Даллову на плечо. Он не повернул головы. Это же еще дети, твердил он себе, не драться же с детьми.