Смерть хлыща - [49]

Вообще, попав в тесную одиночную камеру, вы поразитесь тому, как ползет время. И еще обнаружите, что ваш мозг дьявольски горазд на всякие выдумки, и если вы оставили для него пусть даже самую незаметную и крохотную лазейку, он ее непременно отыщет. Например, в понедельник днем я решил, что пора бы часок соснуть и, закрыв глаза, принялся представлять, себе женские коленки. Так вот, я просмотрел уже добрых несколько сот коленок самой разной формы и привлекательности, когда вдруг обнаружил что мой мозг стучится в дверь и требовательно вопрошает, не думаю ли я, что кто-то в данный миг любуется на коленки Пегги Трюитт. И если да, то кто – Ниро Вульф или шериф Хейт? И что они при этом говорят?

Прямо наваждение какое-то! Я рассвирепел, вскочил с койки, ударом ноги отбросил с дороги табурет и принялся мерить шагами камеру.

О кормежке я вам рассказывать не буду, поскольку вы сочтете, что я просто капризничаю. Но мне и в самом деле кажется, что и в овсяную кашу и в рагу добавляют средство от клопов.

Когда без двадцати шесть я услышал, как перед дверью моей камеры остановились шаги, я валялся на койке, сняв туфли и размышляя о том, не остался ли еще Джессап один. Признаться честно, остатки трапезы меня заботили, но еще больше я ждал новостей. Шагам за дверью я особого значения не придал; надзиратель частенько проверял, не перепиливаю ли я прутья решетки или не пытаюсь ли смастерить водородную бомбу. И вдруг повернулся ключ в замочной скважине. Я свесил ноги с койки и принял сидячее положение. Дверь распахнулась и вошедший произнес:

– Выходите. Обувайте туфли и прихватите с собой пиджак.

Я узнал в посетителе Эверса, второго помощника Хейта. Он стоя следил за тем, как я одеваюсь, а потом, когда он нагнулся, заглянул под кровать и сказал, чтобы я ничего не оставлял, я вдруг сообразил, что в эту камеру уже не вернусь. Наручников Эверс не захватил, да и пока мы шли по коридорам, не особенно следил, иду ли я за ним или впереди. Открыв дверь в контору шерифа, он пропустил меня вперед. В приемной никого не было, и Эверс кивнул в направлении кабинета Хейта.

– Проходите.

Хейт сидел за столом, погруженный в какие-то бумаги. Спиной к нему стоял замечательный адвокат Лютер Доусон и сосредоточенно изучал карту Монтаны. Увидев меня, он развернулся и расплылся до ушей.

– О, привет, привет! – Его рукопожатие было крепким и уверенным. – Прибыл вот вытащить вас отсюда. Все уже согласовано и подписано.

– Прекрасно. В следующий раз я не соглашусь, чтобы меня арестовывали в субботу. Это, кажется, мое?

Я указал на кучу выложенных на стол предметов. Все было на месте. Когда я распихал барахло по карманам, Эверс протянул мне листок бумаги и ручку и сказал:

– Подпишите здесь.

– Позвольте мне взглянуть, – вмешался Доусон, протягивая руку к бумаге.

– Не стоит, – сказал я. – Чтобы в ней не говорилось, я ничего подписывать не стану.

– А расписку вам давали? – спросил Доусон. – За ваши вещи?

– Нет, но это не имеет значения. Все равно я не буду ничего подписывать.

С этими словами я двинулся к выходу. Хейта я взглядом не удостоил, но уголком глаза следил за ним. Он так и не оторвал головы от бумаг. Видно, насмотрелся голливудских фильмов.

В коридоре меня нагнал Доусон.

– Мисс Роуэн ждет вас в машине на улице, – предупредил он. – И я хочу вам сказать еще кое-что, Гудвин.

Я остановился и повернулся к нему.

– Только не мне, – ответил я. – Десять дней назад, в пятницу второго августа я сказал вам, что Сэм Пикок, возможно, что-то знает, но от меня скрывает, тогда как знаменитый адвокат сумел бы его расколоть. Вы заявили, что слишком заняты важными делами. И теперь никто…

– Я этого не говорил. Я сказал только…

– Я знаю. И теперь никто уже не сможет расколоть Сэма Пикока. И уж его-то убил точно не Харвей Грив. Кстати, вы говорили с Ниро Вульфом?

– Нет. Он отказался от встречи со мной. Я хочу…

– Мне плевать на то, что вы хотите, но если мое имя есть в вашей записной книжке, вычеркните его. Я поздоровался с вами за руку только потому, что там были люди.

И я зашагал прочь.

Мне показалось, что я достаточно твердо объяснил, что желаю остаться в покое. И в самом деле, шагов за своей спиной я не слышал. В вестибюле толклись какие-то люди. Кто-то даже воскликнул: «Да ведь это же Арчи Гудвин!», – но я не останавливаясь прошмыгнул на улицу. Мне пришлось дважды осмотреться, прежде чем я заметил Лили. Машина, темно-синий «додж-коронет», стояла почти в конце квартала. Лили смотрела в другую сторону, поэтому заметила меня не сразу.

Я открыл дверцу и сказал:

– Ты даже на день не постарела, не говоря уж о двух.

– А вот о тебе этого не скажешь. – Она окинула меня придирчивым взглядом.

– Я постарел на два года. Поручения есть?

– Нет. Залезай.

– Лучше бы тебе пересесть назад, – посоветовал я. – И опусти стекла с обеих сторон. От меня несет, как из ночлежки. Ты не выдержишь.

– Я буду дышать через рот. Поехали.

Я обошел вокруг машины, сел на место водителя, запустил стартер и выехал на проезжую часть. По дороге поинтересовался, откуда появился «додж». Лили сказала, что взяла его напрокат, поскольку фургончик остался у шерифа как вещественное доказательство. Да и потом ей не хотелось разъезжать на машине, в которой убили человека.