СМЕРШ - [38]
На этот раз я работал с капитаном Шапиро, а с Черноусовым работал младший лейтенант Кузякин.
Примерно часов в 10 утра к нам вошел толстый подполковник. Круглолицый, краснощекий, лысый, с пронизывающим взглядом, он выделялся чем-то из среды прочих немецких офицеров.
— Садитесь, — предложил ему капитан.
Я закуривал и по привычке протянул портсигар и подполковнику. Он взял сигарету и вежливо поблагодарил.
— Ваша фамилия? — спросил капитан.
Подполковник как будто нехотя назвал свою фамилию, с поразившим меня чисто славянским окончанием.
— Где вы родились?
— В Вене.
— Отлично! — капитан Шапиро был в очень хорошем настроении. — Великолепно!..
Я не понимал, что в этом великолепного, что подполковник родился в Вене!
— Судьба австрийцев гораздо легче судьбы немцев. Война кончилась. Вы отделаетесь несколькими месяцами плена и поедете домой…
Подполковник с редкой жадностью курил, глубоко затягиваясь. Его лицо выражало удовольствие. Взгляд его потерял характерную остроту.
Капитан Шапиро продолжал болтать о пустяках. Его интересовали самые элементарные сведения… как снабжалась в последнее время немецкая армия, сколько марок в месяц получал лейтенант немецкой армии, сколько подполковник и т. д.
Подполковник отвечал охотно на вопросы капитана.
— Я вижу, что вы человек серьезный. Скажите мне откровенно, верили ли немцы до конца в свою победу?
— Да.
— Интересно… На чем же основывалась эта их вера?
— Я боюсь утверждать, но слухи о новом, неслыханном оружии, по моему мнению, были не только пропагандой Геббельса для поддержания духа армии и населения. За этими слухами скрывалась обоснованная реальность…
Более точной информацией о новом оружии подполковник не располагал.
Капитан ловко перевел разговор на немецкую разведку. Он считал ее не плохой, но…
— …были больше недочеты. Особенно в работе разведки в Советском Союзе.
— Вы правы. Наша разведка встречала в Советском Союзе весьма серьезные препятствия. Мне известны случаи крупных провалов.
— По достоверным источникам?
— Да… Мне самому довелось соприкасаться с нашей разведкой. — Подполковник сразу же, видимо, спохватился, но было уже поздно. — Теперь война кончилась и обо всем этом можно говорить, как об истории…
— Конечно! Как же это вы соприкасались с вашей разведкой?
Подполковник молчал. В душе его, должно быть, боролись сомнения.
— Вы не думайте, что вашими сведениями вы мне окажете серьезную услугу. Война кончилась, и ваши сведения могут быть интересны только с исторической точки зрения.
— Дело в том, — начал подполковник с расстановкой, — что когда-то я был связным офицером между нашей разведкой и разведкой Румынии. Я хорошо говорю по-румынски…
Шапиро предложил подполковнику еще папиросу.
— По-моему, румынская разведка — дело несерьезное.
— Я бы не сказал, — запротестовал подполковник.
Из этого разговора выяснилось, что подполковник «весьма серьезный человек». Он сыпал, как из рукава, сведениями о румынской разведке, называл фамилии начальников ее, упоминал их темные дела. Круг знакомств подполковника — невероятных размеров. Он захватывает почти все правящие круги Румынии Антонеску.
Выяснился еще один важный факт. В последнее время подполковник занимал должность заместителя начальника отдела кадров «Мильамта» в Берлине.
Капитан Шапиро торжествовал. Он часто мечтал поймать «серьезного человека». На сей раз не было никаких сомнений, подполковник — «серьезный человек», пожалуй, весьма и весьма серьезный!
Подполковник продолжал делиться с нами своими «историческими» сведениями о немецкой разведке. Он долго говорил о Канарисе, потом о Кальтенбруннере, о важнейших новшествах с 1942 года. Благодаря этим новшествам, немецкая разведка перестала быть «настоящей разведкой».
Память у подполковника была изумительна. Он помнил фамилии многих начальников и членов немецкой разведки заграничных округов.
По его словам выходило, что основную работу в Советском Союзе немцы вели через Турцию, Финляндию, а впоследствии и через Швецию.
После трехчасового разговора к нам в комнату вошли Черноусов и Кузякин.
— Это что за птица? — спросил Черноусов.
— Весьма «серьезный человек», — спокойно ответил капитан Шапиро. — Не иначе как заместитель начальника отдела кадров Мильамта в Берлине. Лично знаком с Гитлером и всей верхушкой Германии.
— Неужели? Чего же ты возишься с ним? Отвезем в Управление… Там он у нас и то расскажет, чего не знает…
— Да. У вас есть какие-нибудь вещи в лагере? — обратился он к подполковнику. Голос капитана изменился до неузнаваемости. Это был голос не собеседника об «исторических событиях», а голос смершевца.
Меня, по правде сказать, удивило поведение подполковника. Так глупо засыпаться мог только неопытный член «абвер-командо», но не такой видный работник немецкой разведки.
Последний вопрос показал подполковнику, что он совершил непоправимую ошибку. И на лице капитана уже не было ни тени добродушия и откровенности.
— Что вы со мной сделаете?
— Это не ваше дело! — машинально ответил капитан.
Черноусов сделал у подполковника обыск.
— Смотрите, цианистый калий!
Я взял из рук Черноусова маленькую реторту полную цианистого калия.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.