СМЕРШ. Без легенд и мифов - [16]

В другом пасквиле — обращении так называемого Русского комитета, его вожди — предатели Власов и Малышкин — с голоса своих гитлеровских хозяев пели «о необходимости участия русского народа в единой семье народов «Новой Европы», обещая ему сохранение «жизненного пространства и национальной индивидуальности». О том, что это за «семья» и в чем заключается «национальная индивидуальность» русского народа, он узнал, когда открылась страшная правда гитлеровских концлагерей.

Это стало известно позже, а тогда, в летние месяцы 1943 г., советские командиры и контрразведчики хорошо понимали: в сражении победит тот, у кого нервы окажутся более крепкими. Те из них, кто пережил трагедию лета сорок первого года, когда паника превращала полки и дивизии Красной армии в обезумевшие, неуправляемые толпы, сдававшиеся на милость врага, делали все возможное и невозможное, чтобы не повторить трагического прошлого. А его угроза в первые дни гитлеровского наступления под Курском и Орлом была более чем вероятна.

Ранним утром 5 июля 1943 г. казалось, что небо обрушилось на землю, и в огненном смерче из огня и свинца, неистовавшем на передовых позициях, не могло уцелеть ничто живое. Несмотря на упорное сопротивление советских войск, гитлеровцы яростно атаковали и все глубже вгрызались в глубоко-эшелонированную оборону советских войск.

«Все кругом закрутилось, завертелось, раздался ужасный грохот — началось величайшее сражение на Курской дуге. В этой адской «симфонии» звуков словно слились воедино удары тяжелой артиллерии, разрывы авиационных бомб, реактивных снарядов М-31 катюш и непрерывный гул авиационных моторов.

Вражеские войска от нашей штаб-квартиры находились по прямой не более чем в 20 километрах. Мы слышали и ощущали ураганный огонь, и невольно в нашем воображении возникала страшная картина на исходном плацдарме противника, внезапно попавшего под ураганный удар контрподготовки», — вспоминал о невероятном накале боев их участник маршал Советского Союза Г. К. Жуков[12].

И если человек с железными нервами — Георгий Константинович Жуков — был так потрясен всем увиденным и услышанным, то что говорить о психике людей, состоящих из плоти и крови и находившихся в эпицентре земного ада.

Ответный удар вермахта не уступал по своей силе. А когда закончилась артподготовка, на позиции советских войск двинулась бронированная армада «тигров» и «пантер». Отдельные командиры и красноармейцы дрогнули: одни в панике бежали с поля боя, другие сдавались в плен. Об этом бесстрастно свидетельствовали доклады органов Смерш с мест боев.

В справке «О реагировании отдельных частей 13-й армии на прорыв немецких войск», подготовленной старшим оперуполномоченным контрразведывательного отдела Главного управления капитаном Зайцевым для начальника ГУКР Смерш НКО СССР комиссара госбезопасности 2-го ранга В. Абакумова, отмечалось:

«Во время боевых действий, начавшихся на участке 13-й армии 5 июля 1943 г., 15-я стрелковая дивизия армии оказалась малоустойчивой, при этом 47-й и 321-й сп дивизии не оказали должного сопротивления противнику. Без приказа командования оставлены занимаемые рубежи, и только после принятых мер заградслужбой и командованием полков личный состав был собран…

Низкую боеспособность показал 47-й сп. Второй батальон этого полка во главе с командиром батальона Ракитинским самостоятельно оставил свой рубеж, другие батальоны, поддавшись панике, также оставили рубежи.

321-й сп, находившийся во втором эшелоне, через боевые порядки которого отступали подразделения 47-го сп, вместо ликвидации образовавшейся бреши также оставил свой рубеж без приказа командования.

Командиры 47-го сп — подполковник Карташов и 321-го СП — подполковник Волошенко — растерялись и, потеряв боевое управление батальонами, должных мер к восстановлению порядка не приняли…

Командир 203-го сп майор Гацук в начале боя первым оставил КП и действиями полка не интересовался, впоследствии, взяв с собой телефонистку Ганиеву, уехал в тыл полка, где пьянствовал, и в полк вернулся только 7.07.1943 г.»

Такие тревожные сообщения поступали в ГУКР Смерш НКО СССР и с других участков Брянского, Центрального и Воронежского фронтов. Устрашающая тень паники поднималась над позициями частей Красной армии. И чтобы ее остановить, заградотрядам и спецгруппам Смерш приходилось приводить в чувство потерявших от страха голову бойцов и командиров. Бытующее ошибочное мнение о том, что большинство военнослужащих, покидавших поле боя, якобы подвергались аресту или расстреливались, не соответствует действительности. Документы из архива ФСБ России, опубликованные в открытой печати («Лубянка в дни битвы за Москву», «Огненная дуга» и др.), опровергают эти измышления.

Людям военным, прошедшим испытание войной, объяснять не надо, что более опасного оружия, чем паника и измена, не существует. Они, подобно чуме, в считаные часы превращают батальоны, полки, а в первые месяцы 1941 г. целые бригады и дивизии, в неуправляемую толпу. Ослепленные стадным страхом, даже трезвые головы теряли разум. В таких случаях, чтобы сохранить жизни тысячам людей и удержать фронт, приходилось забирать ее у десятков. К сожалению, такова была, есть и будет жестокая логика любой войны.