Смерч войны - [58]

Конечно, свою роль сыграли и три главных стержня его политико-идеологического кредо. Как отмечал Йен Кершоу, фюрер руководствовался тремя основными и неизменными догмами: Германия должна доминировать в Европе, раздвинуть Lebensraum и свести счеты с евреями[272]. Этим постулатам Гитлер оставался верен с двадцатых годов и до конца своих дней. Все они могли быть реализованы только завоеванием России, и ни один из них не мог быть воплощен в жизнь по отдельности.

Можно привести и другие мотивы. 1 февраля 1941 года Гитлер вызвал к себе Федора фон Бока, получившего звание фельдмаршала во время массового награждения высокими чинами 19 июля 1940 года, и принял его «чрезвычайно радушно». Судя по дневниковой записи фон Бока, фюрер сказал ему: «Джентльмены в Англии не столь глупы. Они скоро поймут, что продолжать войну бессмысленно, если мы повергнем Россию». Бок спросил: «Возможно ли принудить русских к миру?» Гитлер ответил: «Если оккупация Украины, падение Ленинграда и Москвы не заставят их подписать мир, то мы пойдем дальше, по крайней мере до Екатеринбурга»[273]. Поскольку Екатеринбург, с двадцатых годов называвшийся Свердловском, находится в 880 милях к востоку от Москвы на Урале, то нет никаких сомнений в том, что Гитлер был уверен в легкой, скорой и полной победе. Затем он добавил со странной улыбкой: «Я полагаю, что мы пройдем по России как ураган». Сказав это, фюрер убрал свою непонятную ухмылку.

Расчет фюрера был прост. Дефицит рабочей силы в Германии (занятость мужчин в 1939—1944 годах сократилась с 25,4 до 13,5 миллиона) можно восполнить трудом рабов (к сентябрю 1944 года покоренные страны поставят 7,5 миллиона человек) и бывших солдат, демобилизованных после завоевания России[274]. Нефть Баку обеспечит топливом немецкие танки, грузовики, самолеты и корабли, а Украина накормит весь рейх.

В 1941 году Советский Союз имел больше солдат и танков, чем весь остальной мир, и почти равное количество самолетов. Конечно, Гитлеру это было хорошо известно. Когда Гальдер заметил, что у русских десять тысяч танков, Гитлер четверть часа бурчал и по памяти называл ежегодное производство танков в СССР за последние двадцать лет[275]. В соответствии с представлением Гитлера об арийской высшей расе немцы настолько превосходили славян, что их численность для него не имела никакого значения. По этой же причине, очевидно, он не посчитал нужным использовать визит в Берлин в апреле 1941 года министра иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуоки для того, чтобы вынудить Советский Союз сражаться на два фронта. Гитлер мог поделиться своими планами с Токио и предложить японцам определенные территории на востоке в обмен на согласие напасть на Россию одновременно с немцами, но он не сделал ни того ни другого, хотя и понимал, что затевает величайшую военную кампанию в своей жизни. Отвлечение русских дивизий от Ленинграда, Москвы и Сталинграда для защиты Сибири и Дальнего Востока от японцев было бы бесценным подспорьем для Гитлера в 1942 и 1943 годах. Если бы Япония захватила Сибирь — в стратегическом отношении это не было невозможным, — то Россия лишилась бы огромных топливных ресурсов[276]. Япония входила в Ось, и с Японией Гитлер собирался через восемь месяцев воевать против Америки. «То, что Гитлер не заручился поддержкой Японии в войне с Советским Союзом, — писал биограф Рузвельта Конрад Блэк, — следует считать одним из его самых серьезных промахов»[277].

Еще один промах Гитлер допустил, вторгшись в Россию 22 июня: дни потом становились все короче, а фактор дневного времени был исключительно важен для преодоления безбрежных пространств России, прежде чем осенняя распутица и снега заблокируют всякое движение. Вторжение первоначально планировалось на 15 мая, но эта дата так и не была утверждена. Когда Гальдер сообщил Гитлеру о готовности транспорта, фюрер назначил нападение на 22 июня: более ранние сроки казались неприемлемыми из-за на редкость сырой весны. Вторжение в Грецию намечалось в увязке с нападением на Россию и не могло повлиять на перенос сроков «Барбароссы». Скорее, он был вызван темпами поражения Греции и необходимостью переоснастить танки после трудных дорог Балкан. Бытует мнение, будто Гитлер выиграл бы войну с Россией до прихода зимы, если бы не передвинул сроки наступления с 15 мая на 22 июня, но его биограф Йен Кершоу считает такой взгляд «упрошенным»[278]. Стояла слишком сырая погода, не позволявшая начать вторжение раньше: тяжелым танкам и грузовикам пришлось бы идти по непролазной грязи. Погода в 1941 году явно не симпатизировала Гитлеру. Нередко высказывается и другое суждение: Гитлеру не следовало впутываться в кампанию на Балканах, в Греции и на Крите в апреле и мае 1941 года, эти действия лишь оттянули вторжение в Россию. Однако все выглядит иначе: именно из-за того, что не мог пойти в Россию до июня, Гитлер начал кампанию на юге Европы и в Средиземноморье.

По крайней мере нельзя сказать, что Гитлер был одинок в желании «свести счеты с большевиками». На последнем перед вторжением военном совещании 14 июня с генералами ни один из них не выразил возражений против потенциально самоубийственной войны на два фронта, в какой все они без исключения имели несчастье участвовать и потерпеть поражение четверть века назад. Возможно, они думали, что уже поздно даже пытаться переубеждать фюрера; может быть, генералы по карьеристским соображениям не хотели показаться слабодушными и закрывали глаза на очевидные риски и ловушки. Но факт остается фактом: никто не высказал ни единого слова сомнений или критики, даже руководители вермахта Браухич и Гальдер