Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни - [77]

С записями в руках я направляюсь в нашу раздевалку, где натыкаюсь на похожего на сову интерна, который отвечает за мистера Хэмптона. Он останавливается в коридоре: голова слегка наклонена в сторону, плечи повернуты внутрь – точно так же он выглядел и сегодня утром.

– Он нормально переносит ритуксан? – спрашивает он. У него тихий и мягкий голос, а глаза за очками в толстой оправе то и дело моргают.

– Он переносит его невероятно хорошо, – говорю я, объясняя, что у мистера Хэмптона отпала потребность в дополнительном кислороде, что он сам сел в своей кровати, его дезориентации как не бывало, и с энтузиазмом поддерживает разговор. Я улыбаюсь, он с неизменным, слегка мрачным выражением лица смотрит прямо на меня, в то время как я продолжаю говорить.

– Я так за него переживала, а в итоге все оказалось в порядке.

– Что ж, – говорит он. – Если бы мы только могли знать будущее, нам было бы гораздо проще выполнять свою работу. – Он ненадолго устанавливает со мной полный зрительный контакт, и я снова вижу то, что изначально мне так понравилось в нем этим утром: за всей этой усталостью проглядывает впечатлившая меня человечность. С удивлением для себя я замечаю, что чувствую привязанность к этому человеку, которую ощущала и сегодня утром, хотя наше знакомство и ограничивалось лишь парой сказанных полушепотом фраз, когда мы встретились у двери в палату мистера Хэмптона.

Слегка улыбнувшись, я тут же нахмурила брови, недоумевая: «Как кто-то столь молодой может быть таким мудрым?»

А затем, как это часто бывает в больнице, мы едва заметно киваем друг другу и расходимся, каждый по своим делам.

Оказавшись в раздевалке, я снимаю рабочие туфли, кладу оставшиеся спиртовые салфетки и неиспользованные шприцы с физраствором обратно в свой шкафчик, бросаю в него записи вместе с закрепленной сверху ручкой и надеваю на себя велосипедные трико, куртку и шарф. Теперь я превращаюсь из медсестры опять в обычного человека.

Сегодня ночью работают одни женщины, так что я быстренько переодеваюсь прямо в раздевалке, а не в туалете – я никогда не упускаю возможности собраться побыстрее. И с удовольствием отмечаю про себя, что в своем черном одеянии, предназначенном для возвращения домой на велосипеде, я похожа на ниндзя, однако при этом прекрасно понимаю, что настоящее действо происходит и будет дальше происходить именно здесь, в больнице. Кроме того, моя ярко-желтая куртка полностью разрушает этот японский образ.

Мы, врачи и медсестры, появляемся в жизни друг друга, равно как и наших пациентов, лишь ненадолго, безликие, словно почтальоны или снимающие показания счетчиков работники водоканала. Определяющую роль играет первое впечатление. Сработаюсь ли я с этим человеком? Могу ли я ему довериться?

Я провожу своим пропуском по табельным часам, и компьютер спрашивает у меня, устраивала ли я получасовой обеденный перерыв. Полагаю, от нас ожидают, что мы будем колебаться, прежде чем нажимать «нет». Наверное, когда слишком много медсестер утверждают, что не успели пообедать, это бьет по репутации нашего руководства. Тем не менее я нажимаю «нет». Закон есть закон.

Повесив на плечо сумку, я тыкаю на нижнюю кнопку вызова лифта, а затем, так и не дождавшись его, иду на лестницу. Мне не хочется ждать, да и на лестничном пролете необычайно тихо. Здесь нет динамиков, так что не слышно никаких срочных вызовов реанимационной бригады, предупреждений о смерти пациента или очередной учебной пожарной тревоги. Вниз, вниз и еще раз вниз. Я ощущаю руками прохладу металлических поручней, а шипы на моих велоботинках слегка щелкают, пока я спускаюсь по лестнице.

Замешкавшись, бросаю взгляд в окно двери на лестничной клетке и вижу табличку «Отделение интенсивной терапии». «Мистер Кинг», – думаю я. Обхватив руками поручни: я было поднимаю ногу, чтобы продолжить свой спуск, однако тут же останавливаюсь, разворачиваюсь и захожу в дверь, снова оказавшись в больничном коридоре.

Я снова смотрю на указатель и иду по стрелке. Интенсивная терапия – не самое приятное для меня место, потому что именно здесь заканчивается жизнь многих из наших самых больных пациентов. Да и мы, медсестры онкологии, обычно не очень ладим с медсестрами интенсивной терапии. Для некоторых из нас пациенты онкологии являются «нашими», независимо от того, лежат ли они в интенсивной терапии или где-то еще, и порой мы не стесняемся критиковать оказываемый им здесь медицинский уход. С точки же зрения медсестер интенсивной терапии, мы посылаем им уже полуживых после нашего агрессивного лечения пациентов и надеемся на чудо.

Я распахиваю перед собой двойные двери, достаю из сумки бейдж, чтобы дать понять, что работаю в больнице, и всячески стараюсь выглядеть открытой и доброжелательной. «Мы ведь все коллеги», – напоминаю я себе.

Медсестра за стойкой поднимает на меня глаза и вопросительно смотрит, а я показываю ей свой бейдж.

– Меня зовут Тереза, я работаю в онкологии. Пришла увидеться с Фрэнком Кингом.

– Он, эмм, вон там, – показывает она рукой, после чего возвращается к своим бумагам.

– А кто его медсестра?

Она снова поднимает голову и смотрит на маркерную доску у нее за спиной.