Смех в темноте - [41]

За дверью вода продолжала литься громко и непрерывно. Альбинус осторожно скреб щеку бритвой «Жиллетт». Интересно, подумал он, можно ли здесь заказать омаров à l’Américaine[61].

А вода лилась, причем шум ее становился громче и громче. Он преодолел, так сказать, кульминационный момент и собирался возвратиться к кадыку, где еще виднелись остатки упрямой щетины, когда внезапно испытал шок, заметив, что из-под двери ванной выползает струйка воды, меж тем как шум воды обрел уже торжествующее звучание.

— Не дай Бог, она утонула, — пробормотал он и подскочил к двери, постучал.

— Милая, с тобой все в порядке? Ты затопила всю комнату!

Никакого ответа.

— Марго, Марго! — кричал он, тарахтя дверной ручкой (и совершенно не замечая, какую странную роль двери играют в его и ее жизни).

Марго между тем проскользнула в ванную: комната была полна пара и воды. Она проворно закрыла краны.

— Я заснула в ванне, — крикнула она жалобно через дверь.

— Сумасшедшая, — сказал Альбинус. — Как ты меня напугала!

Растекавшиеся по белесому ковру темные струйки остановились. Альбинус вернулся к зеркалу и снова намылил шею.

Через несколько минут Марго явилась из ванной бодрая, сияющая и стала осыпаться тальком. Альбинус в свою очередь пошел купаться — там все было очень мокро. Оттуда он постучал Рексу.

— Я вас не задержу, — сказал он через дверь. — Сейчас будет свободно.

— Валяйте, валяйте, — чрезвычайно весело проорал в ответ Рекс.

За ужином Марго была прелестно оживлена. Они сидели на террасе. Белый мотылек колесил вокруг лампы и упал на скатерть.

— Мы останемся тут долго, долго, — сказала Марго. — Мне здесь страшно нравится.

27

Прошла неделя, вторая[62]. Дни были безоблачные. Изобилие цветов и иностранцев. Какой-нибудь час езды — и попадешь на ослепительно прелестный песчаный пляж — красивая картинка, окаймленная темно-красными камнями на фоне темно-синего моря. Одетые в сосновый наряд горы со всех сторон окружали гостиницу, ничуть не уступающую множеству подобных, построенную в тошнотворно-мавританском стиле, от которого у Альбинуса по коже забегали бы мурашки, не будь он сейчас столь счастлив. Марго тоже была счастлива, как, впрочем, и Рекс.

Все ею изрядно восхищались: фабрикант шелка из Лиона, тихий англичанин, собиравший жуков, юнцы, игравшие с нею в теннис. Но, кто бы на нее ни глядел, кто бы с ней ни танцевал, Альбинус ревности не чувствовал. И, вспоминая муки ревности, испытанные в Сольфи, он дивился: в чем разница, почему тогда все нервило и тревожило его, а сейчас при виде ее — уверенность, спокойствие? Он не замечал одной крохотной мелочи: не было в ней теперь желания нравиться другим, — ей нужен был только один человек — Рекс. А Рекс был — тень Альбинуса.

Однажды они втроем отправились на длинную прогулку в горы, заблудились и наконец спустились по крутой каменистой тропинке. Марго, не привыкшая к таким переходам, сильно натерла ногу, и мужчины поочередно несли ее на руках, причем оба, не будучи здоровяками, едва справлялись со своей ношей. Примерно к двум часам дня они добрались до залитой солнцем деревушки и обнаружили на вымощенной булыжником площади, где несколько человек играли в шары, автобус, который отправлялся в Ружинар. Марго и Рекс тут же заняли места, а Альбинус собирался последовать за ними, но, заметив, что шофера еще нет и долго не будет, так как тот взялся помогать старику фермеру грузить пару огромных корзин, он постучал по полуоткрытому окну, у которого сидела Марго, и сказал, что сбегает выпить стакан пива. Он стремительно пересек площадь и зашел в бар на углу. В тот момент, когда Альбинус потянулся за своим пивом, он задел щуплого господина, который торопливо платил. Они поглядели друг на друга.

— Удо, голубчик! — воскликнул Альбинус. — Вот неожиданно!

— Воистину неожиданно, — подтвердил Удо Конрад. — А ты лысеешь, старина. Ты здесь с семьей?

— Нет, впрочем… Знаешь, я остановился в Ружинаре и…

— Вот и отлично, — сказал Конрад. — Я тоже живу в Ружинаре. Боже, автобус отправляется. Надо торопиться.

— Я с тобой, — воскликнул Альбинус и одним глотком осушил стакан.

Конрад побежал к автобусу и успел вскочить в него. Раздался гудок. А Альбинус все суетливо подыскивал непослушные французские монеты.

— Не спешите, — сказал бармен, меланхоличный человек с черными обвислыми усами. — Автобус сперва объедет всю деревню, а потом снова остановится на этом углу и только после этого поедет дальше.

— Удачно, — сказал Альбинус. — Раз так, я могу выпить еще стакан.

Через ярко освещенную дверь он видел, как длинный, приземистый желтый автобус стремительно мчится прочь, продираясь сквозь пятнистый узор платановой тени, на глазах смешиваясь и буквально растворяясь в ней.

«Как забавно, что я встретил Удо, — размышлял Альбинус. — Он, кстати, отрастил светлую бородку, словно решил компенсировать мою плешь. Когда мы с ним в последний раз виделись? Лет шесть назад. Рад ли я сегодняшней встрече? Едва ли. Мне казалось, что он живет в Сан-Ремо. Чудаковатый, болезненный, чуть мрачноватый и не особенно счастливый человек. Холостяк, терпеть не может кошек и тиканья часов. К тому же страдает сенной лихорадкой. Но хороший писатель. Великолепный писатель. Курьезно, что он понятия не имеет, насколько изменилась моя жизнь. Курьезно, что я стою в этом жарком, нагоняющем сон заведении, где никогда не бывал до сих пор и куда, вероятно, никогда не попаду снова. Интересно, что сейчас делает Элизабет? На ней черное платье, праздные руки не знают, чем заняться. Лучше об этом не думать».