Смех в темноте - [10]

«Если бы мне сказали, что за это меня завтра повесят, — подумал он, — я все равно бы на нее смотрел».

Даже легкая вульгарность, берлинский перелив ее речи перенимали особое очарование у звучности ее голоса, у блеска белозубого рта. Смеясь, она сладко жмурилась, и ямочка пускалась в пляс на ее щеке. Он хотел взять ее руку, но она ее тут же отдернула.

— Ты сведешь меня с ума, — пробормотал Альбинус.

Марго хлопнула его по кисти и сказала, тоже на «ты»:

— Веди себя хорошо, будь послушным.

Первой мыслью Альбинуса на другое утро было: «Так дальше невозможно, просто невозможно. Следует взять для нее комнату — к черту тетку. Мы будем одни, мы будем одни. Обучать арсу аморису. Она еще так молода… так чиста, так сводит меня с ума…»

— Ты спишь? — тихо спросила Элизабет.

Он притворно зевнул и открыл глаза. Элизабет, в голубой ночной сорочке, сидела на краю постели и читала письма.

— Что-нибудь интересное? — спросил Альбинус, чуть удивленно глядя на ее пресно-белое предплечье.

— Он просит у тебя опять денег. Говорит, что жена и теща больны, что против него интригуют. Говорит, что даже на краски денег не хватает. Мне кажется, ему нужно помочь.

— Да-да, непременно, — отвечал Альбинус, необычайно живо представив себе покойного отца Марго — тоже, вероятно, старого, малодаровитого, разжеванного жизнью художника.

— А это — приглашение в «Палитру», придется пойти. А это — из Америки.

— Прочти вслух, — попросил он.

— «Дорогой сэр. Боюсь, у меня не так много накопилось пока новостей, о которых необходимо вам сообщить, но кое-что мне все же хотелось добавить к написанному вам ранее пространному письму, на которое вы, к слову сказать, пока не ответили. Поскольку я предполагаю приехать осенью…»

Тут затрещал телефон на ночном столике. Элизабет цокнула языком и взяла трубку. Альбинус, растерянно глядя на ее нежные пальцы, сжимающие белую трубку, вчуже слышал микроскопический голос, говоривший с другого конца.

— А, здравствуйте, — воскликнула Элизабет и сделала мужу ту определенную гримасу, по которой он всегда знал, что звонит баронесса, большая телефонница.

Он потянулся за письмом из Америки и посмотрел на дату. Странно, что он до сих пор не удосужился ответить на предыдущее, Вошла Ирма, всегда приходившая по утрам здороваться о родителями. Она молча поцеловала отца, затем — мать, которая слушала телефонное повествование с закрытыми глазами и то невпопад бормотала нечто, что могло быть истолковано как признак согласия, то изображала притворное изумление.

— Чтобы никаких сюрпризов няне сегодня не было, — тихо сказал Альбинус дочке. Ирма улыбнулась и, разжав кулачок, показала, что он полон стеклянных шариков.

Она была некрасивая; веснушки густо обсыпали ее бледный, набыченный лобик, ресницы также были белесыми, а излишне длинный нос был словно приставлен к, маленькому личику.

— Спасибо, непременно, — облегченно проговорила Элизабет и повесила трубку.

Альбинус готов был вновь вернуться к чтению письма. Элизабет держала дочь за руки и что-то забавное ей говорила, смеясь, целуя ее и слегка подергивая после каждой фразы. Ирма сдержанно улыбалась и скребла ногой по полу. Опять затрещал телефон. На этот раз Альбинус приложил трубку к уху.

— Здравствуй, милый Альберт, — сказал женский голос.

— Кто говорит? — спросил Альбинус и вдруг почувствовал слабое головокружение, словно спускается на очень быстром лифте.

— Нехорошо было меня обманывать, — продолжал голос, — но я тебя прощаю. Я хотела только тебе сказать, что…

— Вы ошиблись номером, — хрипло сказал Альбинус и разъединил, в то же время с ужасом подумав, что как он давеча слышал голос баронессы, просачивавшийся с того конца, так и Элизабет могла сейчас что-то слышать.

— Что это было? — с любопытством спросила она. — Отчего ты такой красный?

— Какая-то дичь! Ирма, уходи, нечего тебе тут валандаться. Совершенная дичь. Уже десятый раз за два дня попадают ко мне по ошибке. Он пишет, что, вероятно, приедет к концу года. Буду рад с ним познакомиться.

— Кто пишет?

— Ах, господи, никогда ничего сразу не понимаешь. Этот самый американец, Рекс.

— Какой Рекс? — уютно спросила Элизабет.

5

Вечерняя встреча выдалась довольно бурная. Весь день Альбинус пробыл дома, боясь, что Марго позвонит опять. Когда она вышла из «Аргуса», он прямо с того начал:

— Послушай, крошка, я запрещаю тебе звонить ко мне. Это черт знает что такое. Если я не сообщил тебе моей фамилии, значит, были к тому основания.

— Что ж, между нами все кончено, — спокойно сказала Марго и пошла не оглядываясь.

Он стоял, беспомощно глядя ей вслед. Какой промах — надо было смолчать, она в самом деле подумала бы, что ошиблась… Тихонько обогнав ее, Альбинус пошел рядом.

— Прости меня, — сказал он. — Не нужно на меня сердиться, Марго. Я без тебя не могу. Вот я все думал: брось службу. Я богат. У тебя будет своя комната, квартира, все что хочешь.

— Ты лжец, трус и дурак[27], — проговорила Марго (давая ему довольно точную оценку). — И потом, ты женат — вот почему все прячешь кольцо в кармане пальто. Да, конечно же, женат, иначе ты не был бы со мной так груб по телефону.

— А если я женат, — спросил Альбинус, — ты со мной больше не будешь встречаться?