Слышишь пение? - [32]
— Может, он не разговаривает с кем не надо? — с надеждой в голосе спросила Гретхен. — Может, о нем совсем забудут?
— Если о нем забыли, зачем тогда отняли экономку? — спросила Фрида.
— Таня надеется, что мы не станем задаваться такими вопросами, — вздохнул отец и снова взглянул на старшего сына. — Помнишь, сын, я сказал, нам надо смеяться? После такого письма смеяться гораздо труднее. Просто невозможно. Таня прощается с нами. Все, что нам остается, — молиться за нее. А она молится за нас. И радоваться: мы все вместе и "в безопасности", как она написала.
— Но ты же не радуешься, папа, — ласково произнес Руди, словно он был взрослым, а отец — ребенком.
— Нет, не радуюсь, сынок.
"Не будь нас, он бы поехал туда и попытался ее найти", — пришло в голову Анне. — Даже если бы это грозило ему гибелью".
Она взглянула на старшего брата. Руди смотрел на папу, и девочка не сомневалась — его беспокоит та же мысль.
Надо разогнать тяжелые думы, вспомнить о чем-нибудь веселом. День рожденья близнецов еще не кончился. Но ничего на ум не приходит. Да и остальным, видно, тоже не до веселья. Все пожелали друг другу "спокойной ночи" и отправились по постелям.
Наутро Мэгги первой пришла на место встречи и уже поджидала Анну. Прежде чем та успела вымолвить слово, подружка потребовала:
— Запомнила слова? Те, что я пропустила? Из "Где-то там, за радугой".
— Запомнила, — отозвалась Анна, но мысли ее витали далеко. И все же девочка была благодарна подруге, лучше вспоминать песню, чем в сотый раз думать о воцарившейся в доме печали. Она запела:
И внезапно остановилась.
— Этот куплет я знаю, — в голосе Мэгги звучало нетерпение. — Но прямо за ним… Анна, что с тобой?
— Ничего, — девочка сосредоточилась на песенке. — Просто вспомнила одну колыбельную — мне ее пели, когда я была совсем маленькая. Про… про изюм и миндаль, и маленькую козочку.
Анна снова запела, и после первых же слов ей удалось побороть дрожь в голосе:
— Конечно! — закричала Мэгги. — "Все, о чем мечтается…" Я-то пела: "Есть страна прекрасная", но знала — что-то не так! Привет, Паула!
Тотчас прибежала Сюзи, и все четверо отправились в школу.
Не прошло и нескольких минут, как Анна уже весело смеялась над рассказом Паулы о роли, которую ей дали в театральном кружке.
— Говорю вам, я играю служанку. Ну, вчера раздали нам тексты ролей. Один раз я отвечаю на телефонный звонок и два раза открываю дверь. Мисс Сурклиф велела нам читать по ролям, и я уж постаралась! А она говорит: "Паула, ты не леди Макбет[24] играешь. Ты потратила пять минут, пока на цыпочках подкрадывалась к телефону, там устанут ждать и трубку повесят". Сегодня, думаю, надо изобразить, что я малость глуховата, и все время переспрашивать. Должно же быть хоть какое действие, а иначе — зачем все это?
— Ты шутишь?! — воскликнула Анна.
— Какие там шутки, — усмехнулась Сюзи, давно знакомая с Паулой.
Смотреть репетицию отправились все трое. Когда Паула начала выделывать свои штучки, девочки зашлись в беззвучном хохоте. Но мисс Сурклиф ее сразу остановила. Она прервала репетицию и прошлась по поводу тех, кто никак не может перестать «выпендриваться». Потом, скрывая улыбку, дала присмиревшей Пауле новую роль — намеченная на нее девочка перешла в другую школу.
— Теперь, Паула, у тебя будет больше простора, — объяснила учительница.
И репетиция закончилась.
— Ну и кого ты играешь? — поинтересовалась Анна.
Паула фыркнула:
— Неважно, все равно меня прямо в первой сцене собираются отравить.
Глава 12
Шли дни. И Анна вспоминала о тетином письме в самых неожиданных случаях — при покупке новых туфель, когда не получались домашние задания, за завтраком и почти каждый вечер, перед сном. Но мало-помалу разнообразные события собственной жизни вытеснили мысли о тете Тане. К концу октября казалось, что письмо пришло давным-давно, известий не было, но их и не ждали. В глубине души Анна надеялась — ничего нового они не услышат, новости, ясное дело, вряд ли будут хорошими.
Руди весь ушел в университетскую жизнь и редко ужинал со всеми, гораздо чаще он возвращался домой так поздно, что маме приходилось оставлять для него еду в теплой духовке. Он просиживал в библиотеке почти все вечера.
— Такой худой стал, — пожаловалась мама, когда Руди убежал сломя голову до субботнего завтрака. — Мне кажется, он ужасно грустный. И совсем не разговаривает со мной. Спрашиваю о чем-то, а он только отмахивается, будто я — назойливая муха.
Анна была занята своими уроками, и ее не слишком заботили трудности старшего брата. Вовсе не такой уж Руди худой. И с чего ему грустить? Занимается любимыми предметами, а учиться ему всегда в радость.
Спустя пару дней после разговора с мамой Анна спустилась в гостиную и увидела, как лицо брата внезапно озарилось восторгом.
— Ага, понятно, понятно! До чего же красиво!
Она стояла и смотрела, как Руди несется, спотыкаясь, вверх по ступеням, держа перед глазами книгу. Ну, ясно — очередная математическая задачка, конечно, выше ее разумения, кто бы сомневался. Приходить в такой восторг из-за того, что написано в учебнике математики, — немыслимо, просто представить себе невозможно!
