Служитель египетских богов - [25]

— Он добрый мусульманин, мадам, и не привык… к европейским обычаям, — дипломатично ответил Гюрзэн, страшась даже представить, что испытал правоверный магометанин, когда к нему обратилась молодая женщина с неприкрытым лицом. — Вам еще повезло, что на вас посмотрели сквозь пальцы. Могли бы потребовать, чтобы вы прикрыли лицо или вообще удалились.

— Понимаю, — сказала Мадлен. — И, появляясь на городских улицах, обвязываю лицо шарфом. Но здесь эта мера предосторожности кажется мне излишней. Я знаю, что землекопам не нравится такое мое поведение, я знаю, что кое-кто из участников экспедиции также предпочел бы видеть меня за шитьем или, скажем, на кухне. — Она задохнулась, но тут же продолжила: — Не хочу никого обижать, но я намерена и впредь ставить во главу угла только свою работу. Ради нее я сюда и приехала. Живут же в этой стране другие европейские женщины. Не может быть, чтобы все они вели себя точно так же, как мусульманки.

Гюрзэн задумался.

— Женщины Египта в большинстве своем не получают даже начаточного образования. Считается, что учить женщину читать и писать — значит идти против веры. А вы щеголяете своей образованностью, чем раздражаете многих. И еще. Вы очень молоды, мадам Монталье, что больший грех, чем ученость. Египтяне легче смирились бы с вашим интересом к древностям, будь вы сама древней старухой.

— Но я вовсе не молода, — сказала Мадлен. — Честное слово.

— Сен-Жермен также утверждал, что он много старше, чем выглядит, — кротко заметил Гюрзэн. — И если он вам каким-то краем сродни…

— Сродни, — поспешила заверить она.

— …Тогда, вероятно, время вас мало старит. — Его голос звучал низко и тихо, как педальные ноты органа. — И все же, глядя на вас, я не могу дать вам более двадцати пяти лет. И то с огромной натяжкой.

— К сожалению, внешность обманчива, — вздохнула Мадлен. — Благодарю вас за комплимент, но могу сообщить лишь одно: из тех двадцати пяти лет, что вы мне столь любезно даете, я занимаюсь научными изысканиями долее полувека.

Пока монах, открыв рот, переваривал услышанное, на пороге храма появился тощий, жилистый египтянин с корзиной. Бросив на Мадлен ядовитый взгляд, он пробурчал несколько слов и поплелся, сгибаясь под тяжестью ноши, к телегам, на которых песок увозили в пустыню.

— Что он сказал? — спросила Мадлен, когда носильщик удалился настолько, что не мог ее слышать.

— Это уж точно не комплимент, — предупредил Гюрзэн, затем пояснил: — Он назвал вас проклятием этого места и демоном.

Мадлен только кивнула.

— А еще помянул жабье отродье и верблюжье дерьмо. Я права? — Она улыбнулась, заметив, как вытянулось лицо копта. — Я почти не знаю местного языка, но кое-что все-таки понимаю.

— А эти люди догадываются о том? — поинтересовался монах.

— Землекопы? Полагаю, что нет. Я стараюсь не подавать виду, что понимаю их болтовню. Мои коллеги тоже ничего не подозревают. Кроме, впрочем, Клода Мишеля, тот как-никак лингвист.

— Будет лучше, если и впредь никто не узнает об этом, — осторожно посоветовал копт. — Возможно, наступит момент, когда в вашем присутствии будет сказано нечто для вас важное. — Он свел в молитвенном жесте ладони. — В такой стране, как эта, хорошо иметь несколько талантов про запас. А у иностранки больше причин скрывать свои знания, чем у иностранца.

— Похоже, вас заботит моя безопасность, — с нарочитой беспечностью сказала Мадлен.

— Вы правы, — кивнул Гюрзэн и принял серьезный вид. — Итак, позвольте мне взять с собой последние ваши записи и эскизы.

— Зачем?

— Для того чтобы поискать известные мне иероглифы, разумеется, — ответил монах. — На это уйдет какое-то время, но к заходу солнца, мне думается, я уже сумею вам кое-что сообщить.

— Хорошо, — сказала Мадлен, решаясь, и достала блокнот. — Я вырву страницы, не потеряйте их. — Она аккуратно подписала каждый вручаемый копту листок. — Вы знаете, где я живу? Встретимся у меня на закате. Кстати, вы сможете там и поужинать, правда, с прислугой. Если позволит ваш сан.

— А вы, как и Сен-Жермен, предпочитаете трапезничать в одиночестве? — осмелился поинтересоваться Гюрзэн.

— Что-то в этом роде, — кивнула Мадлен. — Я хочу знать, имя какого фараона занесено в картуш, и… если можно, определите имена упомянутых здесь богов. Я не слишком многого требую?

— Пока не могу сказать. — Эрай Гюрзэн принялся сличать иероглифы копии с оригинальными изображениями. — А вы хороший каллиграф, мадам, — похвалил он, прежде чем скрыться за колоннадой.

— Спасибо, — рассеянно пробормотала Мадлен, прикидывая, не заглянуть ли внутрь помещения. Песок от входа наверняка уже отгребли, а время шло, и терять его не хотелось. Она почти срисовала все иероглифы, окружавшие дверной проем изнутри, когда свет померк и раздался начальственный голос.

— Что новенького? — поинтересовался Ален Бондиле.

Мадлен внутренне чертыхнулась.

— Ничего из того, что поддавалось бы прямой расшифровке. Разгадка придет позже.

— Вы очень уверены в себе, мадам Монталье, — произнес Бондиле, придвигаясь к ней ближе и практически превращая собеседницу в пленницу: теперь она не могла шевельнуться, чтобы его не задеть. — Тут появился какой-то тип в капюшоне, заявляющий, будто он ваш помощник.