Служилые элиты Московского государства. Формирование, статус, интеграция. XV–XVI вв. - [27]
Одновременно имел место и обратный процесс. В Тысячной книге по Калуге были записаны князья Иван Горенский и Василий Меньшого Кашин, по Дмитрову – Василий Тюфяка Константинов, по Старице – Федор Пенинский, а по Деревской пятине – Федор Глазатый[201]. Все эти лица в Дворовой тетради были тем не менее включены в список Оболенских. В. И. Меньшого Кашин встречается также в калужской рубрике Дворовой тетради. Музейский список этого документа сохранил помету, стоявшую возле его имени: «В Оболенском, в подлинной почернен». Не вызывает сомнений вторичный характер его службы в составе родовой корпорации[202].
Можно предположить, что к середине XVI в. почти все названные лица лишились родовых вотчин в пределах Оболенского уезда. Князья Горенские утратили родовое село Горенское еще в первой трети XVI в. В завещании князя Юрия Пенинского, старицкого боярина и родного дяди Ф. И. Пенинского, нет упоминаний о его оболенских владениях[203]. Весьма вероятно, что так же обстояло дело у В. Б. Тюфяки Константинова и его двоюродных братьев Федора Глазатого и Михаила Кривоноса.
Василий Волк Приимков упоминается в Дворовой тетради дважды: среди князей Ростовских и среди дворовых детей боярских, служивших по Торжку. Учитывая стоявшую в рубрике князей Ростовских возле его имени помету «помечен в Торжек», следует признать, что его перевод в Торжок состоялся в более позднее время. Известно, что вплоть до начала 1550-х гг. он владел новгородским поместьем и служил вместе с остальными новгородскими помещиками. Таким образом, В. В. Волк Приимков трижды менял свою корпоративную принадлежность. А. В. Сергеев сделал предположение о том, что его включение в ростовский княжеский список объяснялось «наличием мелких земельных владений в „родовом гнезде“, о которых не сохранилось сведений». Трудно предположить, что с подобных незначительных участков (если они были в действительности) он мог нести полноценную службу[204].
В разрядной записи 1550 г. о поездке во Владимир Ивана IV Дмитрий Семенович Шестунов был записан в рубрике «князья Ерославские». Его имя отсутствует в аналогичных рубриках Тысячной книги и Дворовой тетради. Здесь Д. С. Шестунов числился по Ростову. Позднее в боярском списке 1588/89 г. среди князей Ярославских упоминался его сын Иван[205].
Многие современные Тысячной книги и Дворовой тетради источники при упоминании представителей рассматриваемых княжеских родов ограничивались чисто генеалогическими характеристиками. А. М. Курбский, сам служивший в свое время в составе родовой корпорации, специально подчеркивал происхождение многочисленных жертв Ивана Грозного. При этом он не делал разницы между различными представителями рода князей Ярославских. К княжатам Смоленским и Ярославским он причислял как Аленкиных, Прозоровских, Ушатых, Шаховских, так и Львовых и Кубенских[206].
То же правило наблюдается в практике использования родовых приставок. Почти все князья Оболенские, Ростовские, Суздальские, Мосальские, многие из князей Ярославских и Стародубских добавляли к своим фамилиям названия их бывших княжеств. Часто эти пышные родовые приставки не совпадали с реальным землевладением их носителей. Князьями Ярославскими называли себя, в частности, князья Охлябинины и Шестуновы[207].
Серьезные изменения произошли и в определении принципов родового старшинства. Вполне вероятно, что сам порядок имен в княжеских списках был не случаен. Уже говорилось о наличии «княжеских» частей в составе отдельных рубрик Дворовой тетради. С еще большей очевидностью прослеживается в них наличие подобных «боярских» частей. Как правило, в начале каждой отдельной территориальной рубрики записывались лица, имевшие в силу своего происхождения и имевшихся прецедентов службы основания для попадания в Боярскую думу, что соответствовало чиновно-иерархической структуре этого документа. Стоит предположить, что аналогичным образом дело обстояло и в случае с княжескими списками.
Применительно к источникам середины XVI в., в отличие от более поздних десятилетий[208], вопрос о закономерностях расположения имен рассматривался в исторической литературе в целом достаточно поверхностно. Более или менее подробно останавливалась на нем, пожалуй, только М. Е. Бычкова, сопоставившая Тысячную книгу и Дворовую тетрадь с различными редакциями родословных книг. Эта исследовательница в итоге пришла к выводу об общей хаотичности расположения имен в Дворовой тетради. По ее мнению, система родового старшинства в середине XVI в. еще не сложилась окончательно и не играла серьезной роли в вопросе службы[209].
В действительности это мнение было основано на недостаточно глубоком изучении внутренней структуры этого источника, который имел широкое делопроизводственное хождение на протяжении 1550-х гг. Во многих случаях записи в нем определяли последующие кадровые назначения.
Сложность работы с Дворовой тетрадью заключается в значительном числе приписок. Далеко не всегда удается отделить их от первоначального ядра. Достаточно легко определить дополнения в нижних частях каждой рубрики, где помещались недавние новики и выходцы из других корпораций. Они записывались в хронологическом порядке в зависимости от времени их появления здесь. В этом ряду находились, например, недавние новгородские выходцы князья Ф. Ю. Глазатый и М. Ю. Кривонос Оболенские
