Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена - [40]
Отец же и в отъездах оставался неизменен и никогда никуда исчезнуть не мог. Как ни странно, именно те четыре-пять месяцев, которые он был дома, давали мне ощущение надежности и покоя. С его приездом все словно становилось на свои места, жизнь приобретала устойчивость.
В детстве я принимала это как данность, не задумываясь о причинах.
Гораздо позже пришло понимание: мама просто любила его несоизмеримо больше, чем кого бы то ни было — в том числе и меня. Иногда мне казалось: случись с ним что-нибудь, она может и не вспомнить о дочери.
И теперь это «что-нибудь» случилось. Давным-давно я не жила с родителями, даже вспоминала о них редко — и только теперь поняла, что привычно незримое присутствие отца оставалось той основой, что до сих пор держала меня на плаву.
Абсурдно, но забытая, детская часть меня не могла не отметить с затаенной радостью: а все-таки мама обо мне вспомнила. Судя по всему, первое, что она сделала — это бросилась звонить мне.
И вот я глотаю молоко, заслоняясь от настоящего привкусом детства. Но рано или поздно все кончается — закончилось и молоко.
Снегов забрал у меня стакан.
— Людмила Прокофьевна, — мягко заговорил он. — Вам бы сейчас отдохнуть, выспаться, а когда проснетесь, будет уже другой день.
С усилием вникнув в смысл сказанного, я покачала головой:
— Нет, уснуть я сейчас не смогу.
— Тогда хотя бы полежите.
— Да, пожалуй.
Почти механически я пошла в спальню, переоделась, достала необъятный пушистый плед. Вяло подумала: а если бы мне сейчас сказали, что надо повязать, потому что вязание успокаивает нервы — я достала бы спицы и обложилась клубками?
Вернувшись в комнату, я застала Снегова сидящим в кресле возле стеллажа, с книгой в руках. Казалось, он полностью погружен в чтение. Закутавшись в плед, я с ногами забралась на диванчик. Уют и тепло обволакивали, становилось немного легче.
Снегов перевернул страницу. Я скосила глаза: что он читает? И с удивлением узнала корочку: Эрленд Лу, «Лучшая страна в мире». Кто бы мог подумать?
Прислонившись к диванной спинке, я сидела, перебирая неясные блеклые мысли, больше похожие на расплывающиеся образы. Медленно, как в калейдоскопе, сменялись картины детства, учебы, замужества… Отъезд родителей. Все это виделось отстраненно, как не свое…
В глубине души я понимала маму. В такие дни лучше не быть одной. Даже если чье-то присутствие раздражает, это все-таки лучше, чем неприкаянным волком ходить из угла в угол. Однако прислушавшись к себе, я обнаружила, что присутствие Снегова вовсе не раздражает меня — скорее напротив.
Было только грустно, что в самый тяжелый час рядом со мной оказался человек почти чужой. Вот когда довелось понять, что такое одиночество.
Впрочем, Снегову я была благодарна. Более того, втайне боялась, что сейчас он закроет книгу, скажет: «Людмила Прокофьевна, вижу, вам уже лучше», — встанет и уйдет, оставив меня наедине с тишиной. Прикрыв глаза, вслушивалась я в успокаивающее шуршание страниц.
Я тоже боюсь оставаться одна в темноте.
Трезвон будильника прорывался в сон требовательно и тревожно. Что-то в нем было не так. Окончательно просыпаясь, я поняла, что это телефон. Вскочила, путаясь в пледе, бросилась к столу, схватила трубку. Звонила мама. От волнения я поначалу плохо понимала ее. Мама, видимо, успела слегка успокоиться, она извинилась, что напугала меня, и объяснила наконец, что произошло. Возвращаясь из аэропорта после очередной командировки, отец взял такси. Шел дождь, и машина попала в аварию. Со множеством повреждений отца доставили в больницу. По словам врачей, ему повезло — водитель вообще лежит в коме, — пояснила мама. В конце она добавила, что приезжать не нужно.
— Мам, ты уверена?
— Конечно. Я уже в норме, а ему ни ты, ни я не можем сейчас помочь. Врач сказал, что состояние стабильно тяжелое, а оно длится иногда до нескольких недель — и только потом станет понятно, сможет ли он выкарабкаться.
Заверив, что готова приехать в любой момент, как только в этом будет необходимость, я положила руки на стол и опустила на них голову. Остатки сна быстро рассеивались.
Надо же! Я и не заметила, как уснула, — а ведь была уверена, что не сомкну глаз. Снегов, вероятно, ушел, пока я спала — благо замок у меня английский. Сколько же сейчас времени? Подняв голову, посмотрела на часы — семнадцать седьмого — и увидела Снегова, все так же сидящего в кресле.
— Хорошие новости? — невозмутимо поинтересовался он, поднимая голову от книги.
Я вкратце обрисовала ситуацию. Не сказать, чтобы слишком хорошо, но по крайней мере появились ясность и надежда. В моей ситуации этого не так уж мало.
— Не переживайте так, будем надеяться, что ваш отец справится. Я уверен, он сильный человек.
Я кивнула, изумленно глядя на Снегова. Откуда он мог знать?
— В таком случае, убедившись, что вы поужинали и вполне успокоились, я с легким сердцем смогу пойти домой.
Съесть что-нибудь и правда не мешало. Роясь в холодильнике, я виновато подумала: он ведь наверняка голодный. Хорошо, что у меня всегда есть запасы — готовить совершенно не хотелось. Блинчики с грибами и луком (свежие — в воскресенье пекла) были извлечены из морозилки, разогреты и съедены со сметаной.
