Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена - [31]

ТУУ-ТИККИ: Скажите, не кажется ли вам, что лето похоже на огромную пустоту?

ПРОФЕССОР: Зависит от того, откуда смотреть, наверное. Если снаружи — да, пожалуй. Но там, внутри, пустота эта наполнена солнцем, теплом, замкнутой на себя жизнью под невероятно высоким небом. Скорей это похоже на запаянную вечность, чем на пустоту.

ТУУ-ТИККИ: Вы как всегда правы, Профессор. <<грустный смайлик>>

ПРОФЕССОР: Отчего так невесело? Не грустите, Тикки — нам ли с вами предаваться унынию? Разве не такие как мы в одиночку противостоят целому миру? Даже лето лишь притворяется замкнутым, а вечность меняет обличья — настолько, что уже не разобрать — она ли это, другая… И только дорога, бесконечна и неизменна, петляет сквозь времена и пространства…

ТУУ-ТИККИ:

Мы с тобой одни на целом свете,

Наши души — наши якоря.

Мили между нами как столетья,

Миги между нами как моря.

Главные слова стоят стенами,

Каждая за каждой не видна.

Пропастью — дорога между нами.

Ты один — и я совсем одна.

ПРОФЕССОР:

Мы с тобой одним накрыты небом,

Мы — его опорные столбы.

Между нами — мир, который не был,

И мираж, который все же был.

В ярком лете, в раскаленной клети,

Праздника чужого посреди,

Мы с тобой одни на целом свете.

Ты одна — и я совсем один.

И ГРЯНУЛ ГРОМ

Ох, недаром говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо». Как это у англичан — «Don't trouble trouble, until trouble troubles you»? Дословно: «He тревожь тревогу, пока тревога не потревожит тебя». Есть в этом переплетении некая стройность.

Стоило мне перед Новым годом посетовать, что жизнь стала чересчур спокойной, как позвонил Левинскис, и весь мой покой пошел прахом. За последовавшие полгода я так устала от неопределенности и нервотрепки!

Я хотела в отпуск. Вот когда спокойная и налаженная работа агентства сослужит мне добрую службу — можно смело оставить все дела заместителю и на целый месяц забыть обо всем.

Но не тут-то было! Стоило принять заманчивое решение, как события снова не заставили себя ждать.

Понедельник восемнадцатого августа начинался обыденно. В офисе было малолюдно. Все говорило о том, что день обещает быть тихим и ничего примечательного произойти не может.

Незадолго до полудня в офисе раздался звонок. Мишенька, бывший в тот день «барышней на телефоне», снял трубку и привычно отбарабанил: «Агентство недвижимости “Шанс”, добрый день, слушаю вас». В течение следующих пятнадцати минут говорить ему не довелось, зато выслушать пришлось немало. Время от времени он вставлял вежливые «да?», «мнэ-э…» и прочие междометья. Еще через двадцать минут, записав информацию и пообещав перезвонить в течение часа («Не беспокойтесь, мы во всем разберемся!»), Мишенька ворвался в директорский кабинет, плотно прикрыл за собой дверь и выпалил:

— Атас, Людмила Прокофьевна! У нас… это… ЧП!

Впоследствии эту историю мне пересказывали столько раз, что она до сих пор, кажется, во всех подробностях стоит у меня перед глазами…

…Когда иллюстрации и чертежи были наконец готовы, часы показывали без четверти шесть. Позади было двое суток за кульманом. Позвоночник не просто ныл — нет, он выл, визжал и просился в постель.

В постель было можно.

То есть в постель было нужно! Часов на четырнадцать, не меньше.

Когда около десяти утра над головой раздались удивленные и встревоженные голоса, ни сам Перов — без году неделя новосел и без пяти минут кандидат, — ни его организм прореагировать не соизволили. В конце концов, не один он, Перов, на свете, не бобыль, не сирота — так пусть родители или жена прикроют сморенного сном героя труда и разрешат все вопросы. Настойчивые сигналы из коры головного мозга относительно того, что семья все еще пакует вещи в Твери, не менее настойчиво игнорировались. Даже когда его взяли за плечо и неделикатно встряхнули, Перов сел — но не проснулся.

Туман перед глазами неспешно развеивался, являя взору незнакомого рассерженного мужчину и незнакомую женщину, беспокойно мерцающую за его плечом, а в дверном проеме две детские рожицы и силуэты нескольких чемоданов. Тишина, застрявшая в ушах, уходила медленнее. Звук от изображения отстает, деловито отметил про себя Перов. Изгнав остатки тишины усилием воли, новосел сварливо проскрипел:

— Что происходит?

Этот вполне естественный, казалось бы, вопрос сразил оккупантов наповал.

Первой заговорила женщина:

— Нет, ну надо же! Разговаривает!

На голос жены мужчина включился автоматически:

— Инна, отвлеки девчонок, пока реветь не начали. И сама не реви. Рано. — Затем, обернувшись к дивану, продолжил: — Вообще-то это была моя реплика. Я это должен был спросить. А ваше дело отвечать. Что действительно происходит? Почему вы как у себя дома расположились в нашей квартире? И, раз уж к слову пришлось, где наши вещи?

— Не знаю, о каких вещах вы говорите…

— О мебели из четырех комнат, бытовой технике, одежде, посуде…

— Игрушках! — прогремело из коридора.

— …архивах и библиотеке, если вкратце.

— Вещей не было, — упрямо договорил Перов. — А квартиру мы купили. Недели две уже как. Через агентство. Документы могу показать.

— Будьте любезны!

Не совсем твердо держась на ногах, Перов с пледом на плечах прошаркал к подоконнику, вытащил из стопки папок красную пластиковую, разложил ее на уголке рабочего стола и обнародовал наконец искомый файловый конвертик, сквозь который просвечивал мелкотравчатого узора казенный документ.