Служебный роман - [21]

– Наша мымра сослала меня в бухгалтерию, – шепотом поделилась своей неприятностью Шура. – Но я там задыхаюсь от скуки. Я вырвалась вам сказать, Новосельцев, что вы друг Ольги Петровны и должны ее унять! Она губит и себя, и его!

– Ничего не понимаю! – оторопел Анатолий Ефремович.

– Как? – изумилась Шура. – До вас еще не дошло? Рыжова без памяти влюбилась в Самохвалова и терроризирует его пылкими письмами.

– Это вранье! – рассвирепел Новосельцев. – Я знаю Олю и ее мужа! Они прекрасная пара! Не распускайте сплетни!

– Юрий Григорьевич, – свысока ответила Шура, – сам отдал мне письма Рыжовой, чтобы мы разобрали их на месткоме! Я их читала!

– Идите-ка вы... – в бешенстве заорал Новосельцев, – ...в бухгалтерию!

Очередь, вся, как один человек, обернулась на крикуна. Шура в испуге отпрянула и исчезла. Новосельцев тоже покинул очередь.

В приемную вбежал взволнованный Анатолий Ефремович.

– Самохвалов у себя? – гневно выкрикнул он.

– У себя, – подтвердила Верочка, – но Людмила Прокофьевна просила никого не впускать!

В кабинете Самохвалов продолжал налаживать отношения.

– Знаете, Людмила Прокофьевна, о чем я сейчас жалею? – шутливо сказал он. – О том, что вы не мужчина!

– Это еще почему?

– Я бы тогда предложил: пошли, примем по сто граммов и забудем про это дело...

Нарушив начальственный запрет, Новосельцев рывком открыл дверь и, с трудом сдерживая ярость, появился на пороге.

– Юра, я у тебя одалживал двадцать рублей. Хочу с тобой расплатиться!

Новосельцев достал из кармана две десятки и протянул их Самохвалову.

– Но почему именно сейчас и здесь? – Самохвалов настороженно взял деньги.

Вместо ответа Анатолий Ефремович размахнулся и ударил Самохвалова по лицу.

– За что? Как ты смеешь? – опешил Юрий Григорьевич.

– Извините, Людмила Прокофьевна! – обратился к Калугиной Новосельцев.

– Только ваше присутствие... Людмила Прокофьевна... – гневно процедил Самохвалов. – Но я этого так не оставлю!

– А вы дайте ему сдачи! – весело посоветовала Калугина.

– Я ему дам сдачи, но другими средствами! – пообещал Самохвалов и выбежал из своего кабинета, громко хлопнув дверью.

Он промчался мимо Верочки, которая проводила его злым взглядом.

– Я – в министерство! – крикнул Самохвалов на ходу и с явной угрозой.

Калугина и Новосельцев остались вдвоем в кабинете Самохвалова.

– Распустились вы, товарищ Новосельцев! Докатились до того, что затеваете драку в кабинете директора!

– Заместителя директора! – уточнил Анатолий Ефремович. – Это нехорошо! В следующий раз я поколочу его в вашем кабинете!

– Мало того, что вы враль, трус и нахал, вы еще и драчун!

– Да, я крепкий орешек! – скромно признался Новосельцев.

– Боюсь, мне придется заняться вашим перевоспитанием, – вздохнула Людмила Прокофьевна.

– Я вас очень прошу – займитесь! – попросил Новосельцев. – Только учтите – я трудновоспитуемый!

...Активность, щедро заложенная в Шуру природой, не давала ей успокоиться. Переполненная до краев желанием действовать, представитель месткома присела на стул рядышком с Ольгой Петровной.

– Старуха сослала меня в бухгалтерию, – сообщила Шура, – но я вырвалась на свободу.

– Это мужественный поступок, – пошутила Ольга Петровна, все еще не подозревая, что стала притчей во языцех.

– Конечно, я вам сочувствую как женщина – женщине. Но ведете вы себя аморально! Сплетням я не верила, но товарищ Самохвалов меня посвятил! – Шура доверительно понизила голос: – Читала я ваши сочинения. Замужняя женщина, больше того – мать, и вдруг неприличные письма пишете! Я вам по-дружески советую, как добрый товарищ, – выкиньте это из головы, вернитесь в семью, в работу, в коллектив!

Ольга Петровна держалась из последних сил.

– Зачем он давал вам их читать? Посмеяться хотел надо мной?

– Что вы! Ему не до смеха, – возразила Шура. – Он консультировался со мной, как вам помочь.

– Не сомневаюсь, что вы дали ему хороший совет, – мертвым голосом сказала Ольга Петровна.

Неподалеку появился Новосельцев. При виде его Шура бросилась спасаться бегством. Новосельцев брезгливо посмотрел ей вслед, а потом перевел сочувствующий взгляд на Ольгу Петровну.

Та сидела не двигаясь, как бы окаменев. Только слезы лились по ее лицу.

Моей душе покоя нет, —

весь день я жду кого-то.

Без сна встречаю я рассвет,

и все из-за кого-то.

Со мною нет кого-то,

ах, где найти кого-то...

Могу весь мир я обойти,

чтобы найти кого-то.

О вы, хранящие любовь,

неведомые силы,

пусть невредим вернется вновь

ко мне мой кто-то милый.

Но нет со мной кого-то.

Мне грустно отчего-то.

Клянусь, я все бы отдала

на свете для кого-то...[3]

Калугина хлопотала на кухне, готовясь к приходу гостей, вернее, гостя, – жарила, парила, пекла.

Стол был накрыт на две персоны. Хозяйка взглянула на себя в зеркало и бросилась переодеваться.

В это же время Новосельцев шел по улице, разглядывая номера домов. Отыскав нужный дом, он вошел в подъезд.

Выйдя из лифта, остановился перед квартирой № 87. В руках у Анатолия Ефремовича находилась коробка конфет. Новосельцев позвонил в дверь. Полуодетая Калугина подбежала к двери и посмотрела в глазок. Отперла замок, а сама метнулась в ванную комнату. На пороге ванной она крикнула:

– Входите, открыто! – И быстро захлопнула за собой дверь.