Служебный гороскоп - [44]

— К Чернову, — сказал ему Белов. — Ваши герои проживают в сельской местности. Ведь вы пишете басни.

— Почему ко мне? — обиделся Чернов. — Часто ли вы встречали на периферии львов? Живут ли тигры в защитных лесопосадках? Водятся ли крокодилы в межколхозных водоемах? А попугаи? Ослы? Они все в городе. В зоопарке, в цирке. Нет, Мулатов, вы нам решительно не подходите.

— Но у меня не только басни, — встревожился Мулатов. — Я написал научно-фантастическую повесть.

Белов замахал руками:

— У нас перестройка по производственному принципу, а ваши герои прилетают на звезду Центурий. Вы уверяете, что там города. А где доказательства? Может, там вообще нет жизни.

— Давайте отложим дело до выяснения обстановки на звезде Центурий, — предложил Чернов.

— У меня еще есть роман из жизни агрогорода.

— Увы, Мулатов. Что такое агрогород? Это место, где стерлась грань между деревней и городом. Нам это не подходит. Вы ни к селу, ни к городу.

— Я наведу порядок в романе, — пообещал Мулатов. — Многоэтажные дома в одну сторону, избы в другую. Универмаг в город, ларьки в деревню. Газ в городские квартиры, керогаз в сельские.

— А как же с птицефабрикой?

— Птиц в село, фабрику в город.

— А церковь? Что с ней?

— Пополам. На городскую и сельскую епархии.

— Вы уверены, что попы согласятся на вторичный раскол? — усомнился Белов.

— От этих мракобесов всего можно ожидать, — вздохнул Мулатов. — Вечно плетутся в хвосте…

— Хорошо, оставим церковь в покое. Ваши главные герои женаты. При этом он из деревни, она из столицы. Получается неувязка…

— Я расторгну их брак. Сейчас это несложно. Ее обратно в город, его в деревню. Вот только дети. Что будет с ними?

— Пусть выбирают, — дал совет Чернов, — с отцом или с матерью.

— Они же малолетние…

— Тогда одного в город, другого в деревню, — комбинировал Белов.

— Все вверх тормашками, — пробурчал Мулатов, — вместо одной организации — две. Зачем?

— Для сокращения штатов и с целью дальнейшего улучшения идейно-художественных качеств произведений, — объяснили секретари.

— Идите, Мулатов. И на досуге подумайте, как жить дальше. Кончите перестройку в произведениях — милости просим.

Дрожащей рукой Мулатов поправил галстук. Но оказалось, что его вовсе нет на месте. Такое с Мулатовым случилось впервые с тех пор, как он стал получать гонорары.

Мулатов брел по улице, не видя дороги. Его нес людской поток. Незаметно для себя писатель оказался у бани, автоматически купил билет, разделся, взял шайку. Отворил дверь и в ужасе попятился. Женщины беззаботно, как будто так и надо, мылись совместно с мужчинами.

— Не пужайся, — усмехнулся банщик, — баню тоже разделили. Все моются по производственному принципу: городские мужики с городскими бабами, но зато отдельно от деревенских.

— Что стоишь как херувим? — гаркнула басом мордастая, распаренная, как бурак, дочь Евы. — Потри спину.

Мулатов выскочил из бани немытый.

В мире за это время все изменилось. Деревья росли попарно, трамваи бегали рядом по одной колее, а там, где раньше торчал один милиционер, теперь стояло двое.

Мулатов, шатаясь, сел сразу в два трамвая и крикнул:

— За двумя зайцами погонишься, ни одного не убьешь!

Двое кондукторов высадили его у вытрезвителя. Заботливые руки раздели Мулатова, как ребенка, и поливали водой из брандспойта. Потом ему сделали укол.

При заполнении анкеты работники городского вытрезвителя спохватились, что обслужили чужого клиента.

Мулатову принесли тысячу извинений и передали коллегам из сельского вытрезвителя. Процедура повторилась. Получив еще долю успокоительного, Мулатов потерял сознание.

«Скорая помощь» привела его в чувство только затем, чтобы узнать, кому он принадлежит, и сразу же укатила: по нечетным числам она обслуживала городское население.

Мулатов скрестил руки на груди и умер.

Но он не отмучился и после смерти. Похоронную процессию с телом Мулатова прогнали с городского кладбища на сельское, а оттуда вернули обратно.

ОРАТОР

Вместо «мама» и «папа» первое, что он произнес в младенчестве, были слова: «Прошу слова!» При этом сказаны они были на чистейшей латыни. В связи с этим многие делали догадки и прогнозы. «Будет великим оратором», — ставили люди ему гороскоп. И эти слова оказались пророческими. Не достигнув отроческого возраста, он выступал на пионерском собрании по вопросам морального разложения пионервожатых, запрашивал отчеты о количестве беременных старшеклассниц, требовал отменить поцелуи, ратовал за запрещение показа взрослым фильмов с маркой «Дети до шестнадцати лет не допускаются». Он не стремился стать ни инженером, ни врачом, ни агрономом, он не желал иметь дело ни с какой специальностью, он хотел быть профессиональным оратором, ибо знал, что сейчас время обтекаемых слов и длинных мускулистых языков. В день своего совершеннолетия он выступил на комсомольском собрании с программой речью. О чем? Трудно сказать. К этому времени он приобрел способность говорить ни о чем по нескольку часов кряду. Люди купались в его словах, как в масле, нежились, плескались, загорали, его слова обволакивали тело, будто вата, слова были мягкие и теплые, словно женское тело. Для невысокой аудитории у него был всегда припасен анекдотик, который он умело вкрапливал в нужное место, а сердце интеллигентов брал совершенной латынью, приобретенной неизвестно откуда, вероятнее всего, от бога, ибо никогда ее не изучал и в Древнем Риме не был даже проездом.