Служебный гороскоп - [35]

— Я и так старая.

— Сколько тебе?

— Девятнадцать. Для цыганки много. А тебе?

— Сорок, — еле выговорил Саша. Почему-то эта цифра всегда давалась ему трудно. — Как тебя зовут?

— Ася. А тебя?

— Саша.

— Саса, — повторила она, потому что не выговаривала букву «ш».

— Откуда ты явилась? — спросил он.

— Из табора.

— А где он?

— За городом.

— И давно?

— Неделю. Ну и холод у вас! Зверь!

— Тебе нравится путешествовать?

— Это вы путешествуете, а мы кочуем.

— Расскажи о таборе.

— Что говорить? Холодно, голодно, грязно.

— И все же нравится?

— Мы вольные птицы. Сегодня — здесь, завтра — там. Над нами нет начальства.

— Петь умеешь?

— А как же! Ведь я цыганка.

— Почему не пошла в артистки?

— У меня тоже хорошая специальность. Я гадаю.

— Чем же она хороша?

— Полезная. Каждый хочет знать свое будущее.

— А ты обманываешь.

— Нет. Я народу ничего плохого не говорю, предсказываю только хорошее. Если даже по руке увижу болезнь или казенный дом, то промолчу. Лучше что-нибудь хорошенькое совру. Зачем обижать?

— За хорошие предсказания лучше платят?

— Не только. У нас в таборе есть одна женщина, так она любит клиента попугать. Стращает его как придется. А он ей с перепугу больше дает. Откупиться от горя хочет.

— А что же ты предсказываешь?

— Кому что. Молодым свадьбу, кому постарше — квартиру. Если вижу, из себя человек культурный, то про диссертацию ему совру. И конечно, всем дальнюю дорогу сулю. Народ нынче любит ездить, особенно за рубеж. Мне для народа ничего не жалко. Я к нему всей душой.

Когда юбки высохли, она стала собираться.

— Куда ты?

— В табор. Скоро последняя электричка.

— Но ведь метель.

— Ничего. У нас кибитки теплые. Закутаемся в одеяла, сверху полушубок, друг к другу прижмемся. Хорошо спится.

— Оставайся у меня.

— А не боишься, что я тебя обворую?

— Ты и это можешь?

— Это не мой профиль, но сестренки промышляют. Ладно, остаюсь. Включай голубой экран, соколик.

Утром он отдал ей кое-что из тряпок, оставшихся от жены. «Вот и сгодились», — с грустью подумал он. Ася радовалась каждому лоскутку. Связала обновки в узел и ушла.

— Приходи, — сказал ей Саша.

Она вернулась в тот же день к вечеру, но уже без узелка. Саша понял, что тряпки она выгодно продала. Он снова предложил ей остаться.

— Иль влюбился?

— Может, влюбился. Останешься?

— Останусь, только не навсегда. Меня воля зовет.

И осталась до весны. Он купил ей красный брючный костюм и туфли. Вообразите себе смоляные косы до талии на красном фоне. Вообразили?

Весной в ней проснулась хозяйка. Ася целыми днями хлопотала, мыла, чистила, скоблила. Запретила Саше ходить по ковру и прикасаться к полированной мебели. Отвадила всех холостых дружков.

В конце мая пришел старый цыган, ее отец, с двумя чумазыми сестренками. Это была первая встреча Саши с Асиной родней. Пока он бегал за водкой, Ася мыла сестренок в ванной, визг был на весь квартал. Потом сели к столу, и они долго говорили что-то на своем языке, часто срываясь на крик.

— Переведи, — потребовал Саша.

— Табор уходит. Он за мной приехал.

— Что ты ему ответила?

— Не поеду.

— Почему?

— Не хочу.

Старый цыган плакал и объяснял, как здорово в степи, как пьянит свобода. Сестренки ревели, тянули Асю за подол, но не уговорили.

Ася стала еще реже выходить из дому, пристрастилась к магазинам, у нее прорезался портновский талант, кое-что зарабатывала шитьем. Однажды заявила, что хочет ребенка.

— Зачем он тебе?

— Мне скучно.

— Я куплю тебе болонку.

— Не хочу.

— Кошку?

— Не хочу.

— Попугая?

— Не хочу.

Однажды под окнами раздался шум и гам. Саша выглянул во двор и обомлел — на детской площадке расположился табор. Вокруг кибиток прыгали спутанные лошади, валялись пестрые узлы, было шумно и бестолково. Бесчисленные Асины братишки и сестренки бегали по клумбам босиком. Цыгане ждали Асю.

— Ася! Выходи! — кричали они.

— Закрой окно, — приказала она, накручиваясь на бигуди.

Саша заметил, что Ася даже внешне стала похожа на его бывшую жену, перекрасилась в блондинку. Часами с удовольствием рассматривала фотографии предшественницы, стараясь копировать ее одежды и прически.

Саша еще раз посмотрел в открытое окно: табор гудел, нарядно одетые соседи шли гулять, кто-то вывел из гаража машину и уехал на юг, ребятишки гоняли мяч.

Саша собрал сумку, поцеловал Асю и ушел. Вечером она нашла на его письменном столе записку:

«Не жди. Воля зовет. Твой Саса».

АНОМАЛИЯ

Моя мама горестно всплеснула руками и с надрывом сказала папе:

— Ты только взгляни! Какой ужас! Твой сын ест левой рукой.

— И что? — пожал плечами папочка. — Пусть ест.

— Как же! Ведь левой, а не правой.

— Ну левой, какая разница?

— Не понимаешь? Все дети едят правой, а он — левой. Ну-ка, сынок, возьми ложку в другую руку, — потребовала моя бесценная мамочка.

Я повиновался, но есть стало неудобно, снизилась наполняемость ложки, ее содержимое терялось по дороге от тарелки ко рту, что показалось мне нежелательным, ведь манная каша такая вкусная. А потом я и вовсе уронил ложку на ковер и заревел.

— Оставь ребенка в покое, — сказал маме мой добрый папочка. — Пусть ест чем желает, хоть левой ногой.

Мамочка даже потеряла дар речи.

— Хочешь испортить ребенку жизнь? Ведь из него вырастет знаешь кто?