Служба в потешных войсках ХХ века - [93]

Когда все коммунисты вошли в зал, Хрупов уже пришёл в себя и, обращаясь к Прохорову, сказал:

 – Коммунист Прохоров, Вы можете объяснить свои слова и действие?

– А что объяснять? Вы меня спросили, поддерживаю ли я действия Хрущёва, а я сказал – нет. Вас интересовало моё мнение, я его высказал.

Хрупову прекратить бы партсобрание, но он, явно вызывая гнев большого начальства, который упадёт позже на его и замполитовскую голову, продолжал:

– Тогда объясните свою позицию.

Прохоров вышел вперёд, повернулся к собранию и заговори.

– Владимир Ильич Ленин говорил, что надо использовать любую, я подчёркиваю, любую трибуну для проведения в жизнь своих идей. А Хрущёв, как обиженная барышня, уехал с совещания, которое обещало много для всего мира.

Прохоров, крепкий, красивый мужчина говорил так грамотно и складно, как от него никто не ожидал. Схожесть его лица с римским военноначальником Севером подчёркивала правильность выбранной им позиции. Он говорил минут десять и все присутствующие понимали справедливость его речи, но все думали о нём.

Одни думали: "Ну и дурак же ты, Прохоров. Твоё мнение ничего не изменит, а ты пострадаешь. Да ещё и как!"

Другие: "Вот, наконец, и нарвался этот умник, правдолюб на свою жопу. И поделом"

Третьи: "Боже! До чего же этот человек смел и честен. Жаль только, что ему отомстят"

Так или примерно так думали присутствующие в зале, и по окончанию выступления, Хрупов объявил об окончании собрания.

Через несколько дней, когда протокол собрания попал в политотдел дивизии, туда вызвали парторга и замполита, и обоим влепили по выговору. Формулировка была абстрактная, а наказали их за то, что дали Прохорову возможность высказывать мнение, расходящееся с общепринятым.

А что с Прохоровым?

Его затаскали по партийным комиссиям, вплоть до парткомиссии ВДВ в Москве. И дальше дело не пошло. Видимо, не хотели придавать ему широкую огласку. Прохоров не получил даже выговора и вернулся в часть. Всем это было удивительно, хотя ходили слухи, что уже тогда начались репрессии против диссидентов. По его возвращению в эскадрилью Прохорова спросили, что там было, и он говорил:

– Собрались там генералы, убелённые сединами, и спрашивали меня о том, почему я иду против линии партии, я отвечал, что я всегда иду с партией, и сейчас иду с ней и выполню любой её приказ. Но когда меня спрашивают моё мнение, я говорю, что думаю. Я знал, что на той комиссии сидели отсидевшие в лагерях по двадцать лет. Это, наверное, они посодействовали моей невиновности.

– Невинности, – сказал, стоявший рядом Курбацкий и все засмеялись.

Так закончилась эта невероятная история.

Начальником штаба эскадрильи служил капитан Калинин. Он уже дослуживал до пенсии и ожидал получения квартиры. Калинин своим видом и поведением больше походил на школьного учителя, чем на офицера, прошедшего войну. Добрейший человек, он иногда, чтобы показать строгость, срывался на крик, но его никто не боялся. Чаще он обращался с просьбой о выполнении чего-то. Вначале прихода Анатолия в часть у него возник конфликт с Калининым. Тот, чтобы показать строгость, стал кричать, а Отян повернулся и вышел. Калинин опешил от такого неожиданного оборота и вышел вслед из штабной комнаты и вернул нахального, на его взгляд, подчинённого, спросил:

– Ты чего без разрешения старшего по званию вышел из штаба?

Он говорил своим писклявым голосом уже негромко, но с явным возмущением и смотрел из-под очков, чуть наклонив голову, как петух смотрит на курицу не понимая, почему она убегает от столь хорошего мероприятия, какое он надумал. Анатолий от его вида чуть не рассмеялся, но сдержавшись ответил:

– Я, товарищ капитан, с детства не переношу крик. Он на меня действует отрицательно. На меня в школе учителя не кричали. Вы скажите спокойно, и я вас пойму.

– Вот ты какой. Ладно, не буду кричать на тебя. Но ты же тоже выполняй Устав.

– Есть.

С тех пор они относились друг к другу спокойно, а после прихода Отяна с соревнований, Калинин знал, что Отян сделает всё, что он попросит.

Калинин дождался, наконец, получения квартиры, позвал к себе в кабинет Жегулина и Отяна и попросил их подобрать самим ещё человека четыре для перевозки вещей с одной квартиры на другую.

– Только разгильдяев не возьмите. А то они потом на голову вылезут.

– А можно взять Шагиахметова. Он с удовольствием Вам поможет.

– Шагиахметова можно, он хоть и разгильдяй, но добросовестный и никогда не делает назло. Он просто большой шалун.

Ребят удивило такое заключение, но позже, когда Калинин прощался с эскадрильей, он сказал, что до войны окончил педагогический техникум и работал в родном селе Калиново, что под Воронежем, учителем географии, но война сделала его военным.

– У нас в селе все были Калинины.

Ребята сели в грузовик и поехали перевозить его вещи. Капитан за всю свою офицерскую жизнь так мало скопил вещей и они были такими простыми и дешёвыми, что думалось о том, что все, или почти все у нас стране живут убого.

Единственной дорогой вещью была белоснежная шуба на его дочери, красивой, стройной девушке студентке, лет двадцати, ровеснице солдат, помогающих переносить вещи. Когда в новую квартиру солдаты вынесли из машины и перенесли тяжёлые вещи, она села на стул посреди комнаты и ничего не делала. Капитан, видя, что солдаты переносят посуду и другие мелкие вещи для домашнего обихода, сказал дочери.