Служат уральцы Отчизне - [14]

В Куйбышеве, в техникуме, куда Слава поступил учиться, процветала «дедовщина». В общежитии старшекурсники любили «качать права». И вдруг наткнулись на сопротивление. Да и кто дал отпор, какой-то колхозник из глухого угла? «Деды» сплотились в своих усилиях — и все-таки Слава не отступил. Приехавшая навестить сына Раиса Михайловна ахнула, увидев его синяки.

— Что с тобой, мой мальчик?

— Так, — ответил Слава. — И вот еще что… Мам, не зови меня больше так.

— Хорошо, мой мальчик, — начала было Раиса Михайловна и осеклась: сын-то действительно уже становился мужчиной.

Вот еще свидетельство этому. Сокурсник Славы по техникуму, староста их группы, ленинский стипендиат Игорь Конюхов, рассказывал:

— До призыва оставались считанные дни, и Славе пришлось досрочно сдавать экзамен за второй курс. Армейская повестка в кармане, а он сидит за учебниками. «Для чего из кожи лезть?» — спросил его кто-то. — Ведь уходишь же в армию». — «Потому и сдаю». И сдал. Электротехнику на четыре, а историю — на пять. Позавидуешь такой выдержке. Вот характер!

Рассказ десантника Андрея Горохова:

— В Афганистане мы со Славиком попали в одну роту, и спали вместе, хотя и числились в разных взводах. Тут уж трудности начались не то, что в учебке. Рюкзак весом более пятидесяти килограммов — паек, теплые вещи. А еще оружие… И тогда Слава занялся спортом. При своем весе в 65 килограммов при росте в 180 сантиметров занял в части третье место по боксу. Лучше всех играл в шахматы. О стрельбе уж не говорю. Мы все знали и о моих, и о его родителях. И однажды он на меня накричал. Я его никогда больше таким злым не видел. А дело в чем? Я должен был нести ведро с водой — это килограммов десять, а я его новобранцу передал. Слава вырвал ведро и вернул его мне…

Как видим, «дедовщины» Слава не терпел и там.

На магнитной ленте есть еще подобные записи. Их сделали Славины друзья, которые, демобилизовавшись, специально приехали в Изобильное. Сойдя ночью в Соль-Илецке с поезда, обратились в милицию. Там им дали машину, провожатого. Скоро раздался стук в окно.

— Кто там?

— Открывайте, мама!

И вот что удивительно, никто не оповещал изобильненцев о приезде к Александровым товарищей сына, а ночью на их дворе перебывало все село.

— Какие ж вы молоденькие! — скажет десантникам Раиса Михайловна. — Признавайтесь, мальчишки, плакали там?

— Было, — признается Андрей Горохов. — Я плакал. От бессилия. У наших там на высоте кипит от разрывов. Мы видим, что у них творится, а помочь не можем — далеко. Я опустился на землю и заплакал…

Из донесения начальника штаба части Н. Самусева:

«Озлобленные мятежники сосредоточили весь огонь в направлении Александрова. Гранаты рвались возле его укрытия и за ним. Мужественный десантник с криком «За погибших друзей!» продолжал бой. Товарищи подоспели к нему, когда смертельно раненный Вячеслав в последний раз нажал на спусковой крючок. К тому времени у него осталось шесть патронов».

Запись на магнитофоне:

— Когда я подбежал к нему, Слава лежал без движения. Я думал, у него болевой шок. Подхватил его и стал перетаскивать в укрытие. В это время его головной убор упал, и я увидел… кровь. Рана была в голову.

Наш разговор с Раисой Михайловной продолжался не один час. В ее состоянии ощущалась подавленность. Но, кроме нее, была и радость за сына и его друзей. В речи моей собеседницы мелькали названия оружия, фамилии боевых командиров сына. Она говорила, как о родных и близких людях, о старшем лейтенанте Гагарине, командире полка Востротине. Я представляю, что испытала она, когда увидела по телевизору полковника Востротина во время вывода наших войск из Афганистана. В те дни части, в которой служил ее сын, довелось охранять Саланг. Видел ту передачу и я. С бесконечной усталостью на лице полковник Востротин, семь подчиненных которого и он сам отмечены звездой Героя, не торопясь, подбирая слова, отвечал корреспонденту.

— О чем вы думаете сейчас? — спросили его.

— О чем я думаю? О друзьях — о тех, кто погиб, и о тех, кто остается тут. И еще об опыте настоящих человеческих отношений, которого хватит нам на всю оставшуюся жизнь.

На телеэкране мелькал снег, лицо Востротина было мокрым. Думается, мокрым — от слез — было оно в это время и у Раисы Михайловны.

Предательски взблескивала эта соленая влага на глазах многих, в том числе следящих за работой Съезда по телевизору, когда в зале заседания разразилась буря по поводу того интервью, которое дал канадской газете академик Сахаров, ныне уже покойный. Еще больший накал чувств вызвала статья Л. Баткина в «Московских новостях» от 11 июня 1989 года, в которой автор, говоря о событиях в Афганистане, использует такие слова, как «советские зверства».

Это о ком так? О подчиненных полковника Востротина, что ли? О гвардии младшем сержанте Александрове, наконец? Что ж, при таких обвинениях депутаты С. Червонопиский и П. Шетько имели полное право встать на защиту чести своих товарищей, тем более погибших!

Впрочем, нуждаются ли они вообще в защите! Как-никак народ сам дал оценку людям, прошедшим «Афган». Простые люди страны послали в высший орган Советской власти 120 депутатов, прошедших, по словам того же С. Червонопиского, школу лишений, трудностей, мужества, воинской доблести на многострадальной афганской земле. В конце концов это признал и сам академик А. Сахаров: